Никита Брагин - Сансара. Поэзия XXI века

Будь мои пальцы
способны чувствовать нежное,
я стал бы скитальцем,
идущим за водами вешними.

Я искал бы образы,
и лучший, один из тысячи,
был бы попросту
в сердце моём высечен.

Будь моё сердце
способно и в старости чувствовать,
я ждал бы за смертью
музыку слов безыскусную.

Чтобы она напела мне,
как тёплым вечером
за облаками белыми
вечность встречена.

Танец начинается так плавно,
так спокойно, словно на рассвете
листьями шуршит прохладный ветер
по приотворённым ставням,
а вдали, из пепельного моря
тихий свет скользит по тёплым водам —
сонная улыбка небосвода
растекается, и вскоре
всё объято солнечным дыханьем —
ветер и волна, огонь и мрамор
над тобой вздымают своды храма,
всё в порыве созиданья!
Сердце бьётся, сотрясая горы,
плачет небо, наполняя реки,
подземелий каменные веки
отомкнутся скоро!
В круговерти солнце и светила,
звёзды опадают лепестками,
пробуждаются такие силы,
что крошится камень,
и вот-вот… но усмири дыханье,
чтобы Землю не столкнуть с орбиты,
и укрой своей воздушной дланью
водопады и граниты.
В мирной тишине над колыбелью
заново родившейся Вселенной
пролетает перелив свирельный
вдохновенно.

В чреве тёмного моря
рождается огненный бог,
небо тихо горит,
пеленая его облаками.
В обретении речи
со слогом смыкается слог,
в обретении музыки
капли дробятся о камень.

Потрясённо молчишь,
только видишь сквозь мёд и елей
зыбкий призрак челна,
и на нём рыбаков силуэты,
а малиновый купол
растёт всё смелей и светлей,
и вода разгорается,
кровью небесной согрета.

Нет прекрасней мгновений,
но Фауст молчать обречён,
потому что желание – вздор,
а слова – святотатство,
потому что рассвет
разрывает плотины времён,
одаряя тебя на мгновение
высшим богатством.

И шумит, и поёт,
и навстречу идёт, голубое,
и опять мы с тобою стоим
по колени в прибое,
тихо за руки взявшись,
и солнечным ветром дыша,
только море и небо в глазах,
только солнце в зените,
только счастье колотится в сердце
и молит – возьмите,
и взлетает, и плачет душа.

В набегающей пене
закружимся вместе с тобою —
так рыбацкие лодки
танцуют на гребнях прибоя,
и качаются серьги,
и ветер играет косой,
Мы вернемся домой,
ослеплённые бликами света,
оглушённые морем,
и солнечным звоном браслетов,
и весенней красой.

Алый отблеск на мокром песке,
словно кровь потекла по руке,
словно тонкая ткань лепестка
облетела с венка…

Бог родился, и кровь полилась,
солнце встало, горя и смеясь.

Как хороши, как св е жи эти миги —
с крылечка до рассвета пять шагов,
и будущее, как обложка книги
открытая… а ты уже готов
читать запоем, до самозабвения
слова любви сквозь перекличку строк,
и ощущать, как птицы и растения,
что близок срок.

А день восходит грозным всесожжением,
неумолимым, как обряд сати,
и наплывает головокружение,
и смерть на полпути.

В Канчипураме, в магазине шёлковом
Ганеша восседает между полками,
где собраны все краски и узоры
в причудливом дразнящем сочетании,
наверно, заготовленном заранее
для ищущего взора.

Струятся ткани золотом по зелени,
коралловыми пляжами постелены,
раскинуты лугами заливными.
Сияют переливчатые образы,
как будто здесь на загляденье собраны
все радости земные.

Но то не сад земного наслаждения,
а тонкое и нежное плетение
невыразимой солнечной сансары —
такой минутной на ладони Времени,
такой пресветлой во вселенской темени,
что нет дороже дара.

Словно цвет бугенвиллий,
ласкающий томной прохладой,
руки милой обвили,
и хлынули кос водопады,
и горячие реки
смыкались волна за волной,
и закрытые веки
встречали алеющий зной.

Над тобой, тёмнокудрой,
восток наливается мёдом,
это спелое утро
цветком уронив с небосвода…
Улыбнулись владыки
морей, облаков и земли,
их гранитные лики
нарадоваться не могли.