Сергей Ащеулов - Бренная пена морская

Я принял искренний совет –
В огне не сыщешь брода.
На все семь бед – один ответ:
Таков закон природы.

Будто свечу пред иконой,
Памятник свой стихотворный
Собственноручно поставила
Дева Марина Цветаева.

Нет у него постамента,
Есть чёрно-белая лента –
Чересполосица жизни
От рождества и до тризны.

Рифмами ангельских строчек
Выведен авторский росчерк:
«Здесь серебрилась, сверкая,
Бренная пена морская».

В винах игристых взлетая,
Воском молитвенным тая,
Канула. А изначально
День выбран был не случайно.

В гроздьях рябинных костров
Стыл Иоанн Богослов.
Сыпала листьями осень
В день октября с цифрой восемь.

Замкнутым кругом петляя,
Что в ней? Астральность ли злая
Или пути бесконечность,
Переходящая в вечность?

Вьётся верёвкой тугою,
Жизнью одной и другою.
Истинность есть в ней и ложность,
Прямо противоположность…

Дом тоже восемь в Трёхпрудном.
Полночь в ковре изумрудном.
Месяц в цветах мандарина.
Крик! В мир явилась Марина.

Холод сквозил с Патриарших,
Не было гимнов и маршей.
Церковки под куполами
Спорили колоколами.

А над прудом, над домами
Образ привиделся маме.
Крест дал, сказав ей при этом:
«Девочка будет поэтом».

Что Богослов ей спророчит?
Ввысь вознесёт, испорочит,
Ложью опутает, будто
Лошадь в стреноженных путах.

В топи затянет, обманет,
Скроет дорогу в тумане.
Скалы воздвигнет, пороги
Или заточит в остроги.

Щедрой душой обналичит,
В грязь превратит, обезличит
И приголубит, обнимет,
А упадёт – не поднимет.

В перечне предназначений
Множество будет мучений.
Избранных нет перед болью,
Как от несчастий отбою.

Ну а пока что на взлёте,
В красном живёт переплёте
Юная эта особа.
Ямб – её первая проба.

Слогом чиста и невинна,
В лоне мечтаний наивна.
Цвет её глаз изумрудный
Светел без взрослости трудной.

Праведной правой рукою
Зиждет строку за строкою
На языке своём детском –
Русском, французском, немецком.

Левая тоже ведь детская,
Только лукавая, дерзкая.
Рук этих образ полярный,
Жанр её эпистолярный.

Впрочем, душа поэтессы
Создана из антитезы.
В лицах – личинах безликих,
В фундаментальностях хлипких.

В равности ада и рая,
Где жизнь по-доброму злая.
Где идеал абсолюта
В нищем богатстве приюта.

В бездне на дне монолога,
В слабости сильного слога,
В дар, превративший бездарность,
Благости – в неблагодарность.

В томных мгновениях вечных,
В чувствах любви скоротечных.
В невыносимости воли
Да в терпеливости боли.

Так вот она год за годом
Слилась, сжилась с антиподом.
Страстью изменчивой пьяна,
В смене ветров постоянна.

Волос с ковыльностью пашен
В цвет золотой перекрашен,
Прядью на плечи сбегая.
Та же, но тотчас другая.

Вот и стихи, словно волны,
С рифмой и ритмикой вольной.
В брызгах душа бунтовская,
Бренная пена морская.

Море и донные камни –
Письма её с дневниками,
Пенный прибой, торжествуя,
Выплеснет их, отшлифуя.

Вырвет из юных мгновений
Девичьих стихотворений.
Женщину не обессудьте
В страстности женственной сути.

Чувства зардятся пожаром,
Жаля безжалостным жалом.
Кто? Долгожданный спаситель?
Женской души искуситель?

Жертва и спасший в огне –
Оба на красном коне.
Пусть не порвётся подпруга –
Кукол не жаль и не друга.

Он – преходящий, грядущий,
Душу ли, тело ли мнущий.
Жаждал ли он поцелуя?
Господь с тобой – аллилуйя!

След ли, цветок ли, помятый
Им, друг для друга понятный.
Письменной тайною их
Был непридуманный стих.

Странно бы как ни звучало,
В женском – мужское начало.
Это известно одной
Ноющей ямке грудной.

Быть ей со сладкою болью,
Гнать за свободной любовью.
Сколько примчится за ней
Огненных красный коней?

Слоги в строке – перебои,
Будто сердечные сбои,
Паузы и перерубы –
Жаждой обсохшие губы.