Александр Миронов - Без огня

Помню, в том крестовидном дому
Весь распят, закавычен,
Бил рогами я в красную тьму,
Пьян от вытяжки бычьей.

А однажды приятель мой выкинул тоже коленце:
Он повесился в ночь полнолуния на полотенце,
Убежал от лечения, скрылся в кромешном закуте.—
Бедолаге – каюк, а хватились меня – вот те, ну те!

Перепутали нас: он повешен, но я-то помешан,
Ненадежен, конечно, но, в общем, не так уж и бешен,
Я еще бормочу и торчу и топчу папиросы.
Так лечите меня бычьей кровушкой, свиньи и козы!

Что кружево – то марево,
что марево – то сень,
сень – весеннее варево —
любовь через плетень —
хитросплетенья Ария
и римских принцев лень —
любовь Христа за пазухой
с Новозаветной Азбукой —
ветхозаветный день! —
рожденья безутешного
Адама новогрешного —
крест, превращенный в пень —
сень Бога Невесомого
то Близкого, то Оного —
ебись, кому не лень.
Прочь от меня, прочь от меня,
бесовская родня,—
я здесь, как маршал без коня,
как дым небесный без огня,—
я здесь – и нет меня,
слепца новоизбранного,
безгрешного и срамного,—
витии без словес,
я здесь – уже без Главного,
без Первого, Безгранного —
ветхозаветный бес.
Бес без меня, век без меня —
неполная родня,
бес без огня, бес у меня —
Егорий [3]без коня.
Ветхозаветный князь небес,
новорожденный ангел-бес,
прости слугу твоих словес,
прощенный враг, прости меня,
et cetera, в могиле, etc!..

1
Молчание Япония
цветок
один из ста
упал в траву
разбился
из чьих-то рук
всегда
у чьих-то ног
из праха в прах
был будет
и не сбылся
Где Он?

2
Италия Велеречивый день
Виолончельный голос [4]Фаринаты
Читай: адриатическая тень
российско-иудейское подобье
Италия в России
исподлобья
поет для нас
из сталинского ада
Зачем?

3
Гад ленина с неизреченным p

притон Петра бордель Елизаветы
на черной крысе разъезжает Бер
и я
и мертвецы уже одеты
готовы в бой
за сказочный уют
но как в любовной песенке поется
всегда хотят да не всегда дают
напиться
подкурить
и уколоться
откушать вкусной телеколбасы
и воспитать душистые усы
Камо грядеши?

4
Но, впрочем, всякий благодатью жив.
Тот, чья душа вотще перебесилась,
разыщет Жениха в сени олив.
Тут мудрость [5]: попроси – схлопочешь милость,
а там уж, глядь,
и небо отворилось.
Подумайте…

Две половинки странной головы —
бес из Рязани, дьявол из Киото —
барсучий сын —
вы, девушка [6], правы —
они сойдутся
только
треснет кто-то
возможно оба
надвое
увы
в один чудесный незакатный день
и это будет настоящий «чень».

Давай поплутаем, попутаем, Канта прочтем —
не вечно же в этой дыре нам с тобой кантоваться.
Здесь жизнь – только слово, а блядство читается
братство.
Мир спарен с войной, словно сука с ученым котом.

Плутай, не плутай – завопишь Ему, как не крути:
Учитель небесный, мой первый, мой верный, мой сладкий,
что делать, конструктор, с такою жестокой посадкой —
учиться шитью или просто корзины плести?

Вот Ветхий завет мой: для Господа божие дело,
для певчей вороны – весь пыл человечьей любви.
От нечего делать, видать, и Офелия пела
в палате надзора, в maison de santé на крови.

Нет, не тепло вещей вы осязали,
но узелки на ткани речевой.
В квадриге неба соль земли искали,
слезную манну – в капле дождевой.

Таков удел этой праздной речи,
где каждая запинка – боль и суть,
и струганое слово давит плечи:
о, помоги, о, понеси чуть-чуть.

В стране, где говорить пора дрекольем,
оранжерейный высохший садок,
луна со слезой, мучнистый с льдинкой боли
млечный сок.

Две песенки есть у безумной трещотки,
как мы ни лечим ее, ни лелеем:
Младенец, шуршащий сухим ожерельем.
Диктатор, перебирающий четки.

София – нас учит она рассуждать —
пишется по-испански ¿культура? —
и с ней не поспоришь: ведь дура есть дура.
Другого стошнило, а ей – благодать.