Сергей Стратановский: Оживление бубна

– А что такое монастырь?

– Монастырь – это место, где живут люди, посвятившие себя Богу. Они молятся за нас, за наше спасение. Я жил в деревне рядом с таким монастырем. Его игумен, отец Иосиф, примет тебя, если ты обратишься к нему.

– Но как я попаду туда?

– Ну, это не сложно. Сейчас в Укек приехали русские купцы с гостьбой. Они как раз из этих мест. Я договорюсь с ними, и они возьмут тебя с собой обратно. А родным скажешь, что они довезут тебя до Атряча.

– Но как я объясню, что мне нужно? Я ведь не говорю по-русски.

– Зато отец Иосиф говорит по-татарски. Говорят, что до того как стать иноком, он жил в Сарай Берке с молодым князем при ханском дворе.

Бекет задумался, взволнованный предложением русского раба. А потом вдруг, неожиданно даже для себя, сказал:

– Послушай, Илья. Ведь ты очень сильный человек, настоящий богатур . Помнишь, бий Бурлюк предлагал моему отцу выкуп за тебя, он хотел, чтобы ты стал наемником в войске хана. Но ты отказался тогда. Почему? Разве тебе не нравится вольная жизнь?

– Нравится, конечно. Но слышал я тут в Укеке такую вот быль. Давно это было, в те еще времена, когда хан Токта воевал с ханом Ногаем. А воевали они за то, кому из них править в Золотой Орде. Токта разбил войско Ногая и рассеял его. Ногай бежал, и его стал преследовать русский наемник. Ногай был уже стар и, почувствовав, что силы оставляют его, обратился к наемнику.

– Не убивай меня, – сказал он. – Я немощен и не могу сразиться с тобой на равных. Не убивай меня, отведи меня к Токте.

Но наемник убил его и отрубил ему голову. Эту голову он принес к Токте, надеясь на похвалу и награду.

– Как ты убил Ногая? – спросил Токта.

Наемник рассказал.

– Мерзавец, – закричал в ярости Токта. – Ты посмел убить старого человека, просившего о пощаде. Не награду ты заслужил, а смерть.

И наемника казнили.

– Ты боишься, что с тобой могут поступить так же? – спросил Бекет, но Илья ничего не ответил. Обещание свое он сдержал и договорился с русскими купцами, что они отвезут мальчика на Русь. Через несколько дней, ранним тревожным утром Бекет прощался с родными и бием Бурлюком на берегу Идиля, у купеческих стругов. Дул холодный ветер и над Идилем висела гнетущая черная туча. Ему желали выздоровления, просили скорее вернуться домой, и было невыносимо тяжело врать, что он скоро вернется, избавленный камом Баяном от мучившего его злого духа. И только когда струги уже далеко отплыли и гора Сарытау стала едва видна, Бекет окончательно понял, что никогда больше не вернется в Укек, понял и заплакал, как маленький. Ровно через полмесяца струги пересекли западную границу Золотой Орды.

– Вот и Русь, – сказал один из гребцов.

Русский город, куда купцы привезли Бекета, раскинулся на берегу Идиля, который был здесь не таким широким, как на его родине. На холме возвышался белокаменный кремль, где, как сказали Бекету, жил князь, а сам город был весь деревянный, в отличие от каменно-саманного Укека. Размерами он был явно больше Укека, но, конечно, меньше Сарая-Берке с его восьмьюдесятью улицами и прохладными садами. Купцы подплыли к большому базару на речном берегу и стали выгружать товары. Бекет простился с каждым из своих спутников, а молодой купец, с которым он подружился во время плаванья, взялся показать ему монастырскую лавку. Было жарко, и Бекету хотелось пить, но к его удивлению на базаре не было ни одного водомета. Узнав, чего он хочет, молодой купец подвел его к мужику, торгующему каким-то напитком. Напиток оказался освежающим и слегка кисловатым, впоследствии Бекет узнал, что это был квас. Лавку, где старый, но бойкий монах торговал лаптями монашьего рукоделия, нашли быстро. Бекетов спутник стал что-то объяснять монаху, и, хотя за полмесяца плавания мальчик стал понимать русскую речь и даже говорить по-русски, многие слова в их разговоре были ему непонятны. Во время разговора старик с любопытством смотрел на ордынчика (так они его называли), а потом, собрав нераспроданные лапти и заперев лавку, сказал Бекету, что проводит его в монастырь. На прощанье Бекет обнял своего друга, выразив надежду, что они еще увидятся, и последовал за монахом. Недавно прошел дождь, и на городских улицах стояли широкие солнечные лужи и сохла грязь, в которой копошились куры. Там и сям за заборами вспыхивала бузина. Старик, шедший впереди, ловко выбирал места посуше и столь же ловко перепрыгивал через лужи. При этом он непрерывно что-то бормотал себе под нос, то ли это была молитва, то ли он просто разговаривал сам с собой. Как-то сразу город кончился, начались широкие луга, а за лугами стали видны холмы, поросшие лесом.