«Дряхлый мордвин, дед без отчества...»
Дряхлый мордвин, дед без отчества,
говорящий о Боге, о том
Как, томясь в одиночестве,
Бог сотворил из слюны своей
Сатану, князя тьмы,
своего соработника в Творчестве.
А Христос уж потом
на земле появился с крестом,
Нищий, скорбный,
но это уже не исконная,
Не эрзянская вера.
По мотивам мордовских песен
В пост великий не ходит Литова
В церковь Божью о грехах своих молиться.
В гневе на нее отец Георгий,
Поп наш строгий,
батюшка суровый.
В праздник светлый не ходит Литова
К хороводу девушек мокшанских.
Праздник темный на душе у Литовы,
В верхней горнице, у красного оконца
На заходе солнца
сидит Литова,
Расплетает косу и поет негромко
О небесном женихе, громовом боге.
И услышал ее бог – хозяин грома,
Сам Пурьгине-паз, пасущий тучи.
Белой молнией глаза его сверкнули,
И примчался он на тройке, запряженной
Злым огнем, горящими конями.
Взял он девушку прекрасную на небо,
И женой его стала Литова.
Горько плакали о ней отец и мать,
Сокрушались о ней девушки и парни.
Ну, а поп наш, отец Георгий,
Ее проклял в церкви.
Удмуртский миф
Ну, а потом в наши села
Из Москвы пришли люди с ружьями.
Люди жадные, злые
К нам пришли и сказали: «Несите
Шкурки беличьи, заячьи,
соболей и куниц нам несите.
И отдайте нам книгу,
великую книгу удмуртов
Берестяную, лесную,
животворными буквами полную.
Мы ее увезем к царю нашему
В его дом многобашенный, дом до неба».
Спрятали мы эту книгу.
В весях древних, в Кашкаре и Тырье
Семь годов укрывали,
а потом всем народом решили
Сжечь дотла, чтоб царям не досталась.
И вот тогда жрец верховный
бросил в костер эту книгу.
Застонала она,
а потом заорала от боли.
С дымом ввысь устремились
ее буквы звериные, птичьи.
С той поры и навечно
только горсть ее букв жива где-то.
С той поры и навечно
отвернулись от нас боги наши.
«Чебоксарский бухгалтер —...»
Чебоксарский бухгалтер —
потомок Аттилы великого
И Кримхильды германской,
так отвечал об Аттиле:
«Много зол учинили
в странах западных предки чувашей
Гунны, вепрям подобные…
Что ж… Из истории нашей
Этой правды не выкинешь…
Но когда мой прапращур свирепый
С высоты Рим увидел,
то сказал: „Нет подобного в мире.
Пуп земли этот Город,
и рукой своей царственной я
Пуп не вырву из тела“.
И отошел вместе с войском.
Скромный я человек,
но горжусь, что мой предок свирепый
Пощадил Вечный Город».
Фантазия по мотивам чувашских мифов
Я – Тангар, бог верховный,
жил я в хоромах зеленых,
Жил с женою своею,
с Полехсе, богиней великой,
И с остальными богами.
Там мы правили миром,
там – за длинным столом пили мед.
Но прошло наше время.
Было время узалов —
владык мировых, и прошло.
Мы их свергли внезапно,
мы их ввергли во мрак без единой искры.
И вот теперь новый бог
Сокрушил наши троны,
выгнал нас из дворцов изумрудных.
Мы ладью снарядили
и по Идилю великому
Поплывем к морю теплому…
Там, за мóрем и будем,
словно рухлядь, влачить дни бессильные.
Все на свете проходит,
и лишь мы остаемся бессмертными
И завидуем смертным.
В рассказе использован один из сюжетов татарского эпоса «Идегей»
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
Блок. На поле Куликовом
– Великий хан, сеид Ахмат вернулся из Укека и хочет видеть тебя.
Хан Токтамыш только что поднялся с молитвенного коврика и, услышав эти слова стража порога, поспешил к выходу из Золотой юрты. Согласно обычаю, хан должен был сам встречать сеида как человека, знающего законы и волю Аллаха. Во дворе Алтын Таша – Золотого дворца, перед которым стояла Золотая юрта, – Токтамыш увидел две кибитки: одну богатую, принадлежащую сеиду, и другую, гораздо более скромную. Кибитка сеида была из белого войлока с нашивкой – зеленым полумесяцем, обшитым жемчугом. Арбакеш , сидящий на козлах, был в атласном зеленом кафтане, правда, сильно запыленном после долгой дороги. Вторая кибитка была серой, и ее арбакеш тоже был в чем-то сером и невзрачном. Токтамыш подошел к белой кибитке, откинул полог и помог сеиду Ахмату сойти на землю, а затем, следуя обычаю, поцеловал ему руку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу