Постигла неудача итакийцев на пути из Трои
По своему желанью от всех ахейцев отделились,
Дождавшись ветра, двинулись суда их строем
Вдоль Малой Азии, и от иных заметно удалились.
Напрасно мореходы называют его другом,
Борей* коварный, ненадежный самый друг.
В горах Фракийских он живет по слухам,
Срываясь вниз, над морем возникает вдруг.
Пока он ровно дует в паруса – союзник,
И рад тогда ему любой отважный мореход,
Но если разъяриться, то корабль – узник
Морской стихии, и плачевен для него исход.
И гавань тихая одна тогда для всех спасенье,
Но горе тем, кто оказался на просторе,
А итакийцев на беду покинуло везенье,
Столкнулись с яростью Борея в чистом море.
И девять дней играла буря кораблями,
А ветер северный порвал все паруса,
Лишь на десятый, волны бег уняли,
И показалась скал вдали, земная полоса.
За мысом бухта тихая открылась взорам,
Туда направили страдальцы все суда.
Сошли на берег и уже горели скоро
Костры, и минула, казалось, всех беда.
Варили пищу, заполняли амфоры водою,
Чинили паруса, что потрепало сильно море,
А царь Итаки обошел весь берег той порою,
Широкую дорогу, что вела от бухты в гору
Заметил он, и кликнул, Эврибата.
Горбун невзрачный, был глашатай,
И лучшим из советников вождя:
«Мой верный друг, покуда нет дождя,
Должны разведать мы, куда попали,
Какие люди здесь живут и чей народ,
Но, чтобы все на острове узнали,
Что не опасны мы и чтим законов свод,
Тебя я вместе с зятем Эврилохом посылаю,
Горяч он больно, в деле этом больше возлагаю,
Надежды на твою разумность и степенность,
Несдержанность успех погубит непременно».
Уж полдень наступил, как убыл тот отряд.
Взирал с тревогой Одиссей на пустоту дороги,
Но вот вдали движение отметил его взгляд,
Держали двое третьего, за руки и за ноги.
«Скорее на корабль, все прочь отсюда, –
Кричал глашатай и советник Эврибат,
Хоть не хотелось никому терять приюта,
Стащили на воду суда, и отошли назад.
С трудом подняли на корабль Эврилоха.
В безумии своем, на остров снова рвался,
Желал остаться там, а тут ему так плохо.
На берегу народ среди деревьев показался.
В одеждах белых, без оружия какого,
У кромки вод, столпившись, улыбались.
Рванулся Эврилох, но был он скован
И жители его, конечно не дождались.
И, приказав отплыть подальше, Одиссей
С недоуменьем обратился к Эврибату:
«Скажи мне, в чем опасность тех людей
И почему мой зять так сильно рад им»
«В недобрый край нас буря занесла.
Народ на берегу зовется лотофаги,*
Улыбки их, полны все злого умысла,
А пища только яд, и место в саркофаге.
При встрече предложили нам отведать
Семян златистых, из опасения я медлил
Их есть, а Эврилох, решившись отобедать,
Всю долю съел свою, почти немедля.
И тотчас помутнел, когда-то ясный взор,
Безумная улыбка на лице его возникла,
Сказал, что жить так дальше для него позор,
Что остается здесь он и судьба его безлика
Без этих сладких, как нектар богов семян.
И догадался я, что семена те, чудный лотос.
Любой отведав их, как будто безымян,
Становится, и обретает блажь и кротость,
Навеки забывая всех друзей и дом родной.
Какая участь жалкая, скорей отсюда прочь».
Холодным душем в жаркий летний зной,
Рассказ глашатая явился, и отплыли в ночь
Все корабли, от той страны, что так коварна,
Кто родину забудет – тот презренный раб,
И славили богов, и были мореходы благодарны
Судьбе, за то, что дух в скитаньях не ослаб.
1
Давно уж буря улеглась, на море полный штиль.
Весь день гребли, держа все время курс на запад,
На горизонте к вечеру возник скалистый шпиль,
Средь отмелей, стараясь, дно не расцарапать,
Искали бухту тихую, чтоб спрятать корабли,
И ближе к вечеру, средь скал сплошных, нашли.
Журчал у берега ручей с водой кристально чистой,
Лился из скал и падал в море ниткой серебристой.
И на песке, под шепот волн, заснули итакийцы,
Проснувшись утром, лицезрели дивный остров.
Любой из смертных был не прочь здесь поселиться:
Во глубине его гора, как корабельный остов,
Поросший елями высокими на склонах у вершины.
Белели на уступах, словно снег, стада из диких коз,
Сбегали к морю от подножия горы лугов равнины
Читать дальше