Разум тонул в печалях кумира,
и меркнул куриной слепотой,
в него входило сознания мира,
изменяя угнетённость мечтой.
Мы на гребне страстных отношений,
оказались в замкнутом одиночестве,
способного к полному отрешению,
проживая в ложном пророчестве.
Молчание глаз было в объятиях ресниц,
сердца смыкались под своими крыльями.
Жажда сияла в чертах счастливых лиц,
стыдливые тела затихали в бессилии.
Страсть с удовольствием выдавливала мнение,
вытекая через сопло воспитания и скромности.
Любовь купалась в нарциссизме вожделения,
сохраняя чувства вины и угрызения совести.
Земля пахла, жизнь томилась
и тратилась внутри себя,
тоска в одиночестве ютилась,
не выходила за пределы бытия.
Солнце на горизонте обнажалось.
Твоя красота сияла на лице.
Роса навстречу заре поднималась,
природа тоже мечтала во сне.
Тебя зачали не избытком тела,
а ночной слабостью грустных сил.
Желание любить немело и слабело,
я запах тела твоего забыл.
Женщина не друг, а среда обитания,
стихия взволнованная из вне,
а без неё возникают страдания,
которые порой приводят к войне.
Иногда женщину не понимаешь,
секс не главная часть её жизни,
когда об этом ей напоминаешь,
нежность заменяют укоризны.
Нас настигает чувство пустоты,
когда в себя заглянешь ты внезапно
и ничего там кроме темноты
не ощутишь, и так захочется обратно,
в ту дверь, где точно будешь ты.
Вот так, вонзилась ты в меня,
что хирургия невозможна.
Между нами ледяная полынья,
мы на краях судьбы качаемся тревожно
в полшаге от рокового дня.
Давай попробуем опять
соединить разъединённость.
Как это можно осознать,
попробовать вернуть влюблённость.
За это можно всё отдать.
Пусть вспомнят губы о губах,
вернётся всё, как ты хотела,
проснётся ласка на руках
и возбудится память тела.
Мы встретимся с тобой в мечтах.
Исходя из здравого смысла,
в случаях долгого ожидания,
цифры становятся числами,
а воспоминания недосягаемы.
В памяти подражая друг другу,
близкие становятся близнецами,
а единственным из всего вокруг,
неузнаваем циферблат с часами.
Когда нет любимой и весточки от неё,
дни, недели превращаются в вечность,
возникают другие женщины из небытия,
то одна из них мама, другая – нежность.
Это слепок дождя, отзвук серого цвета,
я как пёс, словно кость, охраняющий паузу,
сутки, двое, моё одиночество без привета,
глаза мои находят только тишину.
Всё вне стихов есть молчание,
в обыденных словах,
словно тайна покаяния
и разговор в мозгах.
Вне этой тишины,
что равносильно наготе,
или молчанию с немым,
в безмолвной пустоте.
Поэзия там вне стихов,
точнее свет, который остаётся
от них набором слов,
который вышел и может не вернётся.
Так собирается пространство,
ёжась от значения,
различных мыслей в царстве
сновидений, как только наступает пробуждение.
Врата алтарные сошлись.
Свет дрогнул и поник. Роман в стихах окончен.
Аплодисментов стая не взметнулась ввысь.
Исход сочувствующих сосредоточен.
Притих творец и аферист.
Изношены подошвы смиренного скитальца,
успели сливки мыслей смыслом напоить.
Всё кончено. Конец и отпечатки пальцев,
не пролистают больше сборники стихов,
даже если весело, а танцы есть триумф.
Кровосмешение. Пауза без слов.
И будто бы один язык на всех и слух.
Детали присутствуют в беседе.
В бездонном сосуде последняя капля покидает дух,
душа беснуется от страха в бреде.
Начало столетия. Порван барабан. Огонь потух.
Где он останется? Там, где цветут мандарины,
в неузнанном местечке, как и его создатель, дом,
в стране чудес, где дышат горы Апеннины.
Там есть дворец, там дети, там венок и трон.
Если смотреть на просвет,
то где-нибудь,
через сотню лет,
закончится путь и тебя уже нет.
Если это было вчера,
когда история пометила случай,
а внезапная смерть это игра,
доля судьбы, её участь.
Все свидетели,
если смотреть в рапиде,
точнее зрители,
вспомнят тебя в каком-то виде.
И кто-то уже без сил произнесёт твои строчки,
будто бы это не смерть,
на мгновение, продлевая отсрочку, поставила точку
и приоткрыла в белую комнату дверь.
А в жизни до неприличия, неудобно,
звенят позвонками похороны,
обличая посмертную маску подробно
и кружат над всем этим чёрные вороны.