Анна Аион - Море чернеет

Тебе,

Они доносят: «Хочу обнять».

Что ты ответишь?

В моей пропасти маки касаются горных вершин.

В детстве я думала, что быть каменным —

Быть сильным.

Гигантские волны моря

Разбиваются о скалы.

Даже с вкраплениями льда —

Они крошатся.

В подростковом возрасте я думала,

Что быть каменным —

Это быть мёртвым.

Море полощется у подножия

И не трогает ни одной своей каплей

Внутренний холод скал —

Они возвышаются до небес,

Насыщенные мудростью двух миров.

Сейчас я чувствую скованность и зажатость —

Окаменение от страха и ожидания.

И, когда волна дойдёт до этой скалы,

Она уже будет рассыпавшейся на песчинки.

Я хочу вернуться к истокам, где не было этой глупости.

Я хочу вернуться к тому, с чего начала.

К моменту до Большого взрыва.

Знаешь ли ты, что Хиросимская мода

Вышла на улицы, благодаря катастрофе?

Рваная и обгоревшая одежда —

Вот основные приметы стиля.

Знаешь ли ты, что рваные джинсы

Стали модными, благодаря нищете?

Люди покупают огромные дыры

За большие деньги,

Я рву одежду на улицах

С сомнительными прохожими.

Знаешь ли ты, что хлопчатые толстовки

И ночные костюмы

Вошли в моду,

Благодаря изоляции в период пандемии?

Люди не захотели расстаться с привычным

И вынесли во внешний мир

Часть домашнего быта.

Знаешь ли ты, что модные дизайнеры

Пристально следят за тобой

И отвечают потребностям?

Они осмысляют тебя,

Когда ты смотришься в зеркало.

Знаешь ли ты, насколько мир

Закручивается сам на себя?

Знай.

Мама купила вербу

За неделю до Пасхи —

Чтобы соблюсти ритуал.

Через две недели в случайный день

Я посадила пятнадцать веток

(Надо запомнить) —

Без ритуала.

Некоторые ветви дали нежные листья,

Некоторые накренились к земле.

Рождение и умирание.

Робкие тонкие веточки,

Я желаю вам слабого ветра

И тихих дождей – в начале.

Я желаю вам справляться

С любыми ветрами,

Зноем и ураганами – далее.

Рождение и умирание.

Ветви дрожат во дворе дома,

Ветви дрожат на опушке лесной посадки.

Они не заметны издалека —

Среди одуванчикового свечения

И прошлогодней бледной травы.

Помнишь, из сухой палки мы вырастили сливу?

Помню, это укрепляет веру.

Рождение и умирание.

Полосатое солнце лежит на полу —

Волнами обходит жалюзи.

Полосатое солнце стекает по сетчатке глаз —

Волнами омывает ресницы.

Я купаюсь в розовой световой воде

На исходе голубого дня

С белыми бликами лепестков.

Солнечные капли опережают

Отсчёт электронных часов,

И поэтому значение времени

Буквально исчезает в потоке.

Я помню события этого дня,

Все они кажутся незначительными:

Сон, работа, еда, немного танца.

Волны света сужаются.

Значит ли это ускорение времени

В узкой струе? Или исчезновение —

За пределами истончающегося потока?

Я не внутри и не снаружи его,

Не рядом, ни впереди, ни позади.

Закрываю глаза вместе с солнцем.

Не будучи сильной,

Я ищу недостающую часть —

Робко и неуверенно.

Так струится занавеска по подоконнику —

Сияет на солнце и пытается создать тень.

Создаёт ли река себе русло?

Все мои нитяные краешки

Как на ладони —

Дрожат и хлопают рыбьим ртом,

Пытаясь сказать:

«Отпустите в более мягкую среду».

Создаёт ли русло направление реки?

Но среда недоступна,

Условия этого бытия иные,

Отличные от нелепой фантазии.

Не будучи сильной,

Я теку занавеской по горному потоку,

Прилипая и отлипая от камней.

I

Ребёнок в парке

Сказал мне, мол, родители

Запрещают ругаться.

Но разрешают бить

Себе

Своё чадо.

Он видит кругом засаду,

Но не знает, где

Настоящая.

Руки ребёнка застыли на мне

Следом просящим.

Подросток у алкомаркета

Пожаловался,

Что его не воспринимают всерьёз.

Все мечты —

На недостойном пути,

Надо выбрать другой.

Не видя и в настоящем свой,

Подросток так и застыл,

Всверлил в меня взор слепой.

Взрослый меж парком

И алкомаркетом

Остановил меня

И попросил прикурить.

Он сказал, что хочет быть трикстером,

Но не знает – как быть.

Каково быть свободным

В решениях,

Не скованным паранойей,

Тревогой и размножением

Прочего безобразия в голове.