Валерий Симанович - Vector Spiritus

Но поздно: всеядный и хищный
Во мне поселился азарт,
Который в игре ищет пищу.
Почувствуй же пристальный взгляд!

В твоём пораженьи – победа,
В моём – оглушающий смех.
Так пусть же нахальство поэта
Узнает безумный успех.

Пусть сильный окажется правым,
Склонив самовластность к земле.
Любовь твоя – чаша с отравой.
Смертельно. Но это по мне…

1994 г.

Любовь не срослась,
Позаброшены рифмы.
И сердце готово молчать.
Но падаль сомнений
безумия грифы
Стремятся как прежде терзать.
Тяжёлыми льдами
сдавили заботы
Наивные детские сны,
Но мы всё равно
попадем в переплёты
И будем вознесены!
А тот,
кто считает интригу нелепой, —
Увидит через века:
стихом-поцелуем
Обласкано небо
у солнечного пупка.

1994 г.

Дедушка, усевшись на порожке,
Мальчику серьёзно говорил:
«Не гоняй, малыш, собак и кошек,
Отвяжись от местной детворы.

А не то с окрестных гор в долину
Спустится пятнистый леопард
И тебя утащит на вершину.
А оттуда нет пути назад…

На плато, где вечно ветер воет,
Зверь, от нетерпения хрипя,
Лапою когтистой грудь раскроет
И проверит: есть ли сердце у тебя».

1994 г.

Когда покидает страну благодать —
Приходит на ум эвтаназия…
Что же нам делать? Чего ожидать
На задворках варварской Азии?

Творцы погубили в себе красоту,
И теперь в утешенье осталось
Пить самогон и плодить нищету,
Вызывая презренье и жалость.

1994 г.

На задворках последней империи,
Вдалеке от центральных дорог
Появился на вспаханной прерии
Поэтический чертополох.

Поливали растенье помоями,
Удобряли прокисшей мочой.
Но поднялся он над устоями,
Рожь кубанскую двинув плечом.

1994 г.

Ночное племя! Я сберёг секреты,
Которые от вас узнать пришлось,
Когда лишь к вам – созданьям полусвета —
Шальное сердце из груди рвалось.

Явив преступно ангельские лица,
Вы рвали душу, холодили кровь,
Ночные полудевы-полуптицы,
Пришедшие из глубины веков.

Я с вами жил свободнее, чем ветер.
Теперь – один, забытый и больной,
Брожу как тень, и пакостные дети,
Кривясь, смеются за моей спиной.

Измучившись, я до сих пор не смог
Найти хотя бы каплю пониманья.
Скажи, зачем, немилосердный Бог,
Ты требовал невыполнимой дани —

Святой любви на протяженье лет,
Когда стократ промозглыми ночами
На ложе Гарпии творили бред,
Укрыв меня шершавыми крылами?

Я был строптив и неприятьем ранил.
Но Гарпиям казалось сладкой боль.
И я устал, не понимая правил,
Забыл молитвы и земную роль.

Ночное небо стало мне желанно.
И как-то я заметил на спине
Две крохотные колотые раны
С набухшими ростками в глубине.

Пронзая тело, пробивались крылья…
Придя в сознание к исходу дня,
Я бросился в окно и без усилий
Взлетел к Луне, молчание храня.

Ночное племя приняло меня
Торжественно, как первого из равных.
И был обряд развоплощенья сна
В кругу существ извечно инфернальных.

Царица Гарпий стала мне женой.
И мы скользили на границе яви,
Смущая души и чужой покой
Порой из мести, чаще для забавы…

Но осенью, во время снежной бури,
Не в силах оставаться на лету,
Кружась, как листья в бешеном сумбуре,
Мы рухнули, обнявшись, в пустоту…

В моем рассказе нет ни капли лжи.
Так, видно, было суждено судьбою:
Она – разбилась. Я – остался жив.
Без крыльев. С искалеченной душою…

Назад вернуться я уже не смог.
И много лет, таясь, живу изгоем.
Скажи, зачем, мой милосердный Бог,
Ты знал исход и допустил такое?

1994 г.

Вселенная, как падаль, тошнотворно
Исходит гноем безнадёжных строк.
И здесь добавить нечего. Довольно.
Усмешка злая – всё, что я сберёг.