Владислав Шуршалов - Поэтический конформизм

И друг – не друг, и враг – не враг.
Мой новый Бог из старых саг.
А завтра что, Авессалом?
Кто под крестом, кто под стволом?

И дух – не дух, и плоть – трава.
Цветут акаций острова.
Не оборвать, не растолочь.
Узор огней венчает ночь.

И жизнь – не жизнь, и смерть – не смерть.
Всё кверх ногами сопричесть.
Персты проворны и грубы —
Прядите, мойры, нить судьбы.

В пьяном бреду, дошедши до точки,
Твердо решил для себя самого —
Больше не выдавлю из себя строчки,
Осточертело сие ремесло!

Сам не дурак, всегда есть что сказать,
Только от слова – в кармане копейки.
Скомканный лист можно тоже сожрать,
Ровную жизнь провести по линейке.

Грубая рифма затупленной бритвы,
Врежься мне в горло разящей строкой!
Бог не поможет. Какая молитва!?
Я – Дон Кихот, проигравший свой бой…

В горле, как будто от перца першит,
Мне поперёк поднимается слово…
Скажет ли кто, отчего так дрожит
Голос, диктующий строчку мне снова?

Я слышу голос – он к себе зовёт;
С глубин чернильниц дэймон воет!
Мгновенно кляксой лист заволокнёт —
И глас его шантажно смолкнет…

А в горле встали кости чьих-то слов.
Я буквы вымолвить не в силах!
Смотрю, как лис, на морды строчек-псов
С одной лишь мыслью: «Бог, помилуй!

Моих идей безумный карнавал
Из мглы родил калек-уродов!» —
Мой Гений рвал, метал и бунтовал,
Напомнил бьющихся грифонов —

«Мои фантомы тенью у костров
Сливались в танец прокажённых!
Плясали фразой меж листов-шатров
На муз любуясь обнажённых.

Не злой Эреб, что небо заволок,
Меня терзал, сровняв с пороком —
Я сам себе построил уголок,
Где мог, тешась, назваться Богом!»

Я слышу голос… Пробую перо;
С глубин чернильниц демон смотрит.
И я пишу, покуда он ревёт,
Боясь, что тот однажды смолкнет…

Усталый блеск безумных глаз —
Злой гений выдумал рассказ.
Достав чернила из трюмо,
Он тут же пробует перо!

Пустыни лист сменил свой лик —
Перед лицом возник двойник.
Покрыт чернилами, как ночь.
Бегут по строчкам тени прочь…

А ненормальный томно дышит,
Бубнит под нос, себя не слышит:
Не слышит грома за окном,
Не видит Смерти за плечом…

Она стоит с застывшим ликом.
Её не слышно, только тиком
Часы пронзают тишину
И гулко вторят в лад ему…

Вздохнул писатель, оглянулся.
Улыбкой странной улыбнулся:
«Дала ты время дописать,
Пора и мне долги отдать».

Распался в прах его скелет,
Внезапным ветром был отпет.
Рассказ его – портрет души —
Замолк навек в плену тиши…

Чтоб устроить чёрту муки
Люди вилы взяли в руки,
Дабы хитрый адский бес
Больше к ним в село не лез.

Чёрт сидел слегка поддатый,
Рылом страшный и рогатый.
Смотрит исподлобья хмуро
Бесова его натура.

«Эх, коли козла сильней!» —
Закричал бухой Матвей.
Бес ответить замахнулся
Да по-русски матюгнулся.

На духу так и сказал:
«Это ж я, друзья, Иван.
Чтобы с вами ещё пил,
Лучше б сам черта забил».

В часы, когда печален дух,
Терзаем разум грустным словом,
Я сам не свой – упрям и сух,
Закрытый собственным засовом.

И снова жизнь – игра в кино…
Нелепой кажется идея.
Но предпочту осесть на дно,
Играть таланта не имея…

Но средство есть от тяжких дум,
Что мысли, как бельё стирает:
Польётся в уши мягкий шум —
И боль от нот его стихает…

Глаза открыл, но стоек сон,
Витает призрак наважденья.
Иллюзий красочных фасон
Затмил реальности волненье;
Во сне любим был! Я любил!
Себя не чувствовал стеснённо.
Зачем глаза тогда раскрыл,
Коль после свесил обречённо?
Слезам не место – они яд.
Я много видел этих ядов…
Любовь. Любить. В любви объят,
В плену её порочных взглядов.
Глаза раскрыл. Зачем тот сон?
Работа, дом – и счастлив, вроде…
И что не скажешь – моветон,
Но в жизни он, обычно, в моде.

День ещё выстояв, выстрелю именем
(Буквы насквозь поражают мишени).
Все уцелевшие – в памяти вымерли,
Вырвали почву и стали нетленны.
Самые тёмные вехи истории
Увековечат собой гуманизм.
О, Робеспьеры могучей колонии!
Здравствуй, несущийся вслед жандармизм!
Руки заломит лирический-опер,
Главный по рифме, полиция нравов —
Выйду, скопировав чей-нибудь почерк,
Сделаю новое фото на паспорт,
Буду готов генерировать письма,
Гневно сбивая любовную дрёму…
Мастер душевнобольного трагизма,
Доброжелатель под окнами дома.
Сколько на голову мира излить
Нужно моей раскалённой любви?
О, непокорный влюблённый Ифрит,
Имя её в трудный час помяни —
Пусть оно будет из жарких уст греть,
Сердцу не даст отсыреть без огня.
Я не безумен, но буду смотреть —
Пули однажды настигнут тебя…