Нина Павлова - Я останусь с тобой навсегда

Это —
не бассейн с крутым гуру,
не избыток роскоши гламурный.
Счастье —
это чай из нежных рук,
если ты лежишь с температурой.

Счастье —
не желание вкушать
вместе шелест новенькой банкноты,
а послушать, в унисон дыша,
тишиной написанные ноты.

Счастье —
просто: «Я люблю» — сказать,
вместо разговора про погоду.
Счастье —
утром, не открыв глаза,
целовать колючий подбородок.

Капризна погода в столице,
чуть что не стесняется слёз;
синоптики, «даме» в угоду,
с улыбкой вещают прогноз.

Июль наступивший в опале:
то ветра безумного шквал,
то небо под серой вуалью,
то чуть ли не мягкий асфальт.
Янтарно не выглядят липы,
дымящийся цвет облетел,
в траве расплодились улитки,
от влаги мчит вверх чистотел.

Не кру ′жится пух тополиный
всё меньше его во дворе,
застряв между веток калины,
он жмётся к шершавой коре.

Капризна погода… но если
рассыплет Ярило лучи,
на улицах шумно и тесно…
домой не спешат москвичи.

По небу безразличному устало,
набросив балахоны абы как,
плывут, толкаясь, хаотичной стаей
в неведомые дали облака.

Облюбовав гипюровую шторку,
свет лунный замер в абрисе кружав,
и кажется алмазные иголки
серебряными нитками шуршат.

К стеклу туманным взглядом прислонившись,
я представляю белый-белый снег…
и вдруг хор певчих мамину молитву
запел негромко в вязкой тишине.

Сползало покрывало ночи липкой
передо мною плыли образа ′,
не обжигали мысли, боль утихла…
смыкались истомлённые глаза.

Уезжаю без рыданий,
немо вяжутся слова…
— Не прощай, а до свиданья,
златоглавая Москва.

Счастье дней необычайных
забираю я домой,
разлучаясь, обещаю
прилететь к тебе зимой.

Скоро, диктору поверив,
проводник поднимет «стяг»,
вздрогнут тамбурные двери,
поезд тронется пыхтя.

Под колёсный стук ритмичный
буду лик твой вспоминать…
Жаль в сегодняшней столице
не такой, что был Арбат.

Дух его уже не прежний,
новый век —
другая жизнь;
жалко, что в дыму кафешек,
растворился романтизм.

Путь свободен. Свет зелёный.
Завтра — море…
А пока —
На вокзал смотрю влюблённо:
«До свидания, МОСКВА!».

Скажем, тёртый я калач,
даже битой слуг не кличу,
не бездельница, не рвач,
от родителей приличных.

О ′колотню, отродясь,
не смотрю в глаза я кротко,
до сегодняшнего дня
не слыву «девицей» робкой.

В выраженьях с подлецом
я не очень аккуратна,
в тень не прячу я лицо,
утверждая правду-матку.

О любви…
Тут, что хитрить…
Можно факт придать огласке:
вся я в папу, тот дарил
/не по норме/ маме ласку.

Жалко, быстро мчатся дни,
в стрижке пепел всё заметней.
Вот такая, вот я НИ..
из двадцатого столетья.

Наверное всему виною время…
Природный мир теперь милей глазам.
Заметно охладев к пустым общеньям,
вернулась я к заброшенным стихам.

Пейзаж весенний —
разве в нём не дивом…
Туман, мостом висящий над рекой,
Ручьёв неугомонных говорливость.
Прорвавший наст подснежник голубой.

Плывут картины яркой каруселью…
Не рвётся мысль, бежит перо легко.
Мне даже перезвоны птичьих трелей
нарисовать желается строкой.

Прости меня, прости, Буланый,
за то, что не успел спасти,
твоя погибель в сердце раной,
которой век не зарасти.
Избу, объятую жарою,
внезапно ветер охладил,
я, убаюканный зарёю,
совсем не чувствовал беды.

Не передать мои страданья;
воспоминанья так свежи:
во снах тревожных постоянно
счастливый ты ко мне бежишь.
Услышав ржание у дома,
тянусь я к сумке с сахарком
и явно чувствую знакомый
жест нежный влажным языком.

Мы уносились в степь бывало…
там под бескрайней синевой
резвился ты средь маков алых
с кобылкой пегой, молодой.
Нас ублажал костёр трескучий,
над головами месяц плыл,
нам, засыпающим в полуночь,
служил периною ковыль.
О наших ноченьках прекрасных
осталось только вспоминать…
Твоей подружке синеглазой,
что сгинул ты, не дам я знать.
С больной душой, от горя пьяной,
уздечку спрячу я в сундук.
Прости, прости меня, Буланый,
прости меня, мой верный друг.