Открываю калитку с трудом…
заржавевшие петли хрипят,
сквозь забор, защищая мой дом,
пёс соседский рычит на меня.
Дикий хмель обнимает крыльцо…
Во дворе подорожник ковром.
Сполоснув минералкой лицо,
обувь сняв, я сажусь на порог,
Прикрываю на время глаза,
возвращаюсь к ушедшей поре,
представляя с цигаркой отца,
сожалею, что нет сигарет.
Затянуться б сейчас, что есть сил,
может дым, въевшись горечью в грудь,
в сердце рвущую боль приглушил
и душе стало б легче чуть-чуть.
Веет сыростью сумрак сенец;
яркий свет, зажигая везде,
я шучу: «Наконец-то птенец
оказался в родимом гнезде».
Вниз летят паутины клочки —
веник влажный её разбудил,
через стёкла ворвавшись, лучи
золотят двухгодичную пыль.
На земле мы заложники времени
В предсказанья не верю и страхами
повседневный не полню я быт.
В заурядной моей биографии
нет того, что хотелось бы скрыть.
Жизнь моя без медалей и почестей…
много в ней растеряла друзей,
то сказала не то, что им хочется,
то не стала где надо своей.
Нелегки расставанья печальные,
их причин до конца не поняв,
опустевшую нишу в отчаянье
тут же я не спешу заполнять.
На земле мы заложники времени.
У него…
для всех разный лимит,
помня заповеди о прощении,
зло в душе не пытаюсь копить.
Нет в ней алчности и лицемерия,
в ней не прячется зависти ком;
оказать помощь ближнему первою
для меня не тяжёлым ярмом.
Мне невесело в шумных компаниях.
Обожаю я без никого,
глядя вдаль, на заре затуманенной
слушать вздохи проснувшихся волн…
Что… устал… ничья потеря,
бегать о ′бок целый час,
ты откуда в нашем сквере,
прицепившийся балласт?
Так… мои не трогай пальцы,
языком ладонь не гладь,
зря на шорохи не скалься,
на фонарный столб не лай.
И чего к ботинкам жмёшься,
слёзно смотришь на меня?
Я… себя, любезный пёсик,
не просила охранять.
Не шарман… твой вид собака:
болью взгляд отягощён,
хвост в колючках, грязь на лапах,
непонятно уши в чём.
Эй… куда это так лихо…
Ну-ка быстренько: «Назад!»
Поостынь… не надо рыком
будоражить воробьят.
Разлетелись птахи…
Ладно. Виновато не дрожи,
в гости хочешь, дом мой рядом?
А на даче можешь жить.
Устроившись удобно на диване,
под приглушённый бледно-жёлтый свет,
мне нравится тонуть в плену мечтаний
в час поздний с тишиной наедине.
Аллюзии
строкою оживляя,
рождаю я лирический куплет.
Войдя в азарт, внутри себя копаясь,
приоткрываю тайны разных лет.
Взяв перерыв, себя балу ′ю чаем,
с улыбкой взгляд в окошко устремив…
Свет лунный, вниз стекающий ручьями,
подсказывает как закончить стих.
Бегут по клеткам мысли точно кони;
приятен сердцу романтичный бред…
Седые блики лижут подоконье,
мигают звёзды странными тире.
Я…
зимой в избе крестьянской, в мир явилась по любви,
род мой, хоть и не дворянский … генов нет во мне плохих.
Папа —
сын простолюдинки, был умён, что Соломон.
«Жизнь, не книжные картинки», — повторял частенько он.
«Дочка, знать и помнить нужно, что в ухабах ейный путь,
не кори его споткнувшись, осмотрительнее будь.
Не старайся и в потеху, не своё к себе пригресть,
труд —
основа всех успехов, воровать чужое грех».
Мама тоже постоянно объясняла… что к чему,
но под окнами тальянка волновала больше слух.
В умность речи не вникая, взглядом в зеркале застыв,
быть примерной соглашаясь, я смотрела на часы.
Было ночью неопасно, дверь была не на крючке…
как же нравились мне танцы под гармонь на пятачке.
Прижимая клёш широкий я на цыпочках… тайком,
слыша отзвуки фокстрота, покидала спящий дом.
Возвращалась точно также, не прервав отцовский храп.
И была нектара слаще —
та далёкая пора.
Барто взахлёб я не читала в детстве
и в юности не млела от есенинских стихов,
лишь в сорок пять, не грезя стать известной,
вдруг увлеклась серьёзно поэтической строфой.
Читать дальше