Глеб Пудов: Паутина. С миру по нитке

Тишина в переулках Стамбула
растеклась полноводной рекой:
здесь притихла, а там повернула
и мечеть унесла за собой.

Всюду – теней воздушные танцы
и надгробья суровых владык,
снова прячет турист в своём ранце
Ататюрка 16 16 Мустафа Кемаль Ататюрк (1881—1938) – турецкий политический деятель, военачальник, реформатор, которого называют «отцом современной Турции». тяжёлый кадык.

Геллеспонт величав, но встревожен,
как актёр, позабывший слова.
Ещё не было дня, что не прожит,
но не хочется жить иногда…

И на мантии вод серебристых
скоро вспыхнет ночной хоровод,
в знаменитой кофейне бариста
капучино гостям принесёт.

Словно бархатом город окутан:
где-то крик и разрывы ракет,
а здесь… в пенке растаяли звуки
и язык прикусил минарет.

Свернулся мой зонтик подстреленной птицей,
полнеба с собой прихватив,
как пика султана дорога искрится,
торжественный замер Фатих 17 17 Фатих — один из районов Стамбула. ;
разносят коты свои жаркие оды
по влажным зелёным углам,
их звуки стихают под каменным сводом
мечети, где дремлет имам 18 18 Имам – духовное лицо, которое заведует мечетью (ислам). ;
Босфор без движения: спят субмарины,
эсминец, паромы, фрегат…
Но в дымке лазурной, прохладной, старинной
мне вновь улыбнулся Царьград.

Дорога проносится мимо, как зверь,
которого ищет охота:
автобус куда-то везёт сквозь апрель
погрязшего в жизни Кого-то.

Вокруг только леса зелёный капкан
да бездна тревожного неба,
и мысли Кого-то танцуют канкан:
– «Растаять, как облачко, мне бы…

Не жизнь это вовсе, а бед каталог,
мечтаний последних руины.
Другим помогает изменчивый Бог,
а я – только мальчик наивный».

Так думал сей Кто-то; дорога, меж тем,
неслась вдоль пригорков в болото.
И вот, посреди своих траурных тем,
в трясину попал этот Кто-то.

– «Не жизнь это вовсе», – грустить продолжал,
и даже чуть-чуть прослезился.
Увы, очень скоро в трясине пропал —
от мира жестокого скрылся.

Изменчивый Бог свысока наблюдал,
как Кто-то страдал и молился.
– «Так что ж ты, дружок, – Милосердный сказал, —
за куст-то рукой не схватился?

Он рос для тебя тут две тысячи лет,
растил я его и лелеял,
а ты всё не верил, просил мой Ответ.
Совсем как тогда, в Галилее…»

Порою лето дарит тишину,
которая не каждому доступна:
стремится сердце в дивную страну,
провидя счастье с радостью преступной.

От серой бесконечности устав,
прощаешь жизнь под ароматы кофе,
и повторяешь, как монах – устав,
что музы обитают в Петергофе.

Они изящны, строги, но милы —
готовая «палитра» для сюжета —
и, верно, что дворянские балы
украсили б на радость для поэтов.

Но в этой жизни – торт «Наполеон»,
супы, ватрушки, морс и капучино…
На миг почувствуешь, что в жизнь влюблён,
и что живой ты, что ещё – мужчина.

Как люблю я твоих переулков
кружевную волшебную вязь,
где времён, то притихших, то гулких,
ощущается крепкая связь!

Сколько было поступков, деяний,
сколько фраз, предложений и слов!
Царедворцы, поэты, смутьяны
посреди равнодушных штыков…

То восстаний кровавая дымка,
то художеств торжественный миг,
этот город на памяти снимках
многолик, многолик, многолик!..

Холодный, серый, волевой.
В чудесных далях тонет взгляд.
Как будто толп призывный вой
послушать вновь он был бы рад.

Глаза по-прежнему горят…
Но, слава Богу, он – гранит.
И над скопленьем октябрят
орлом он больше не парит.

Вораг мой!
Колькі нянавісці, колькі болю.
Колькі шклянога бляску ў маіх вачах.
Горад мой!
Колькі разоў адбіраў ты волю.
Колькі маіх пажыццёвых схаваў твой дах.