Валерий Горелов - Колкая малина

Вот и приоткрылись главные врата,
Где придётся отличать друга от врага,
Где соберёшь грехи, и будут искупленья,
И эти самые чудесные мгновенья.

В киношке про любовь присел в последний ряд,
Там, казалось, будет слаще перегляд.
Комсомол рапортовал в журнале новостей,
А я бессовестно робел сильнее и сильней.

На первый лёд коньки на валенки мотает,
На первый ряд в кино билеты покупает.
Мальчишка верит, что его весна придет,
И в чём-то самом главном его не обойдёт.

Теплый майский ветер, пахнущий соломой,
Качает рыжие хвосты протаявшей травы.
Крыши обсосулены полуденной истомой,
Свои запахи и песни у северной весны.

Розовые бусины клюквы прошлогодней,
Дозревшей в стылых покровах зимы,
Кисло-сладкими конфетами по милости Господней
Рассыпаны по телу проснувшейся мари.

Кроншнеп, как на ходулях, по ко́чкам выгребает,
Его за́гнутый клюв солому ворошит.
Он каждую весну в ту землю прилетает,
В преданности Родине он не согрешит.

Зима уже прокашляла последние приветы,
Меж оконных рам букашка проползла,
А страстное желание разболтать секреты
Меня уже распёрло с самого утра.

Вчерашний тёплый вечер тени заплетали,
И от страха поцелуя в сердце стыла кровь.
Говорят, что чувства тоже измеряли,
Только как линейкой вымерять любовь?

А ночью в небе лебеди кричали,
И, как казалось, прямо надо мной.
Они меня, наверно, поздравляли,
Что до одури влюбленным шёл домой.

Зачехлите звёзды над Кремлём,
Заколите звёзды на плечах.
Душат наслюнявленным узлом
Голодомора в чёрных лагерях.

Чудеса творятся в перестройку:
Сняли самый главный караул.
А тут хлеб и кашу валят на помойку,
Ей и искушает демон Вельзевул.

Стальная сетка на столбах бетонных,
В локалку даже мышь не прошмыгнет.
Тухлая отрыжка из кишок голодных,
Вот-вот – и первый на помойку поползет.

Выблядки ежовские голодом ломают.
Прыгает по куче жирный воробей,
Крысы, обожравшись, песни распевают.
Сытно на помойке, но не для людей.

Назавтра пить откажутся давать,
В периметре построятся солдаты.
Всего-то надо было – поддержать
Избрание завхозов в депутаты.

А паренёк высокий и культурный,
Что мёрз у мавзолея на посту,
Теперь обычный лагерный конвойный,
Несёт заварку старому вору.

Дед сегодня вытворяет чудеса:
Под украи́нскую наливку «Спотыкач»
Он в мутных бликах медного Креста
Всем увидел тысячу удач.

Он был доверенный кудесник
И потихоньку слову Божьему учил,
И был совсем не пролетарский буревестник,
И только о надежде говорил.

Он, может, тоже был не без греха,
Славянский брат с глазами голубыми.
О Божьей милости он повторял слова,
Встречаясь с безнадежными больными.

Блаженный, за своим смирением
Прошёл дорогу тюрем и войны.
А вот сейчас за каждым к небу обращением
Молил во благость чьей-нибудь души.

Когда забили в барабаны братоубийственной войны,
Он понимал, что победителей не будет,
Но не понимал, за кем Славянский Спас нести,
И с кем там Божье благоденствие пребудет.

Он замолчал, как соловей в неволе,
Потух в глазах и заболел душой.
И в час полуденный в цветущем русском поле
При ясном свете отошёл Святой.

Частое моргание, никчёмный разговор,
Наградой за старание – в картах перебор.
Хлопают в ладоши на выводы докладчика,
А на грудях у барышни – советская геральдика.

В приёмке стеклотары мается толпа
В похмельных испарениях и грохоте стекла.
У маленького братика болячка на руке,
Он скулит и чешется от этого Пирке.

У бабушки в трамвае украли кошелёк,
А пионеры строем шагают на урок.
В первомайский праздник сыто и светло,
Когда на корку хлеба сгущёнки натекло.

Когда стоишь босой в промёрзшем поле,
В окружении голодного зверья,
Твой палец – на курке свободы воли,
Если рядом не предавшие друзья.

Когда упавший снег, как саван погребальный,
На заплёванную землю опустился,
Я вползаю в тонкий мир астральный,
Где мой ангел-охранитель затаился.