Наслаждаясь жарким пламенем пожара,
Пожирающего трепетное тело,
Ты прилежно Шэрон Стоун подражала,
Даже в чём-то превзойти её хотела.
За границей откровенья и позора
Обживала тёмной страсти закоулки…
Так, должно быть, любопытная Пандора
Подбиралась к тайнам запертой шкатулки.
Маски сброшены, и сброшена одежда,
И слиянье легче слова, легче взгляда.
Даже зная, что разлука неизбежна,
Останавливаться поздно и не надо.
До поры таятся беды, ревность, ссоры,
Бесполезная, навязчивая жалость…
А на самом дне шкатулки у Пандоры
Позабытая надежда задержалась.
Прошу любви, как подаяния —
Былая гордость, где ты, где ты?
Давно покинул поле брани я,
И руки к небесам воздеты.
Там, скрытый облачками белыми,
От раздраженья строит рожи
Крылатый мальчуган со стрелами,
Что в нас попасть никак не может…
Подлинная история Пигмалиона
Некий мастер душу мрамора раскрыл,
Он не спал, не ел и не ходил налево,
День и ночь трудился из последних сил —
И прекрасной вышла каменная дева.
Миг триумфа для ваятеля настал:
Этот лик собой затмил живые лица.
Скульптор статую вознёс на пьедестал
И оставил в одиночестве пылиться.
Но однажды гость, прохожий человек,
Дух покоя в этом доме потревожил,
И хоть был он по рожденью древний грек,
Только выглядел значительно моложе.
Видно, путнику той ночью не спалось,
Заглянул он ненароком в мастерскую —
Никогда до сей поры не довелось
Видеть женщину красивую такую.
Он по каменным погладил волосам,
Очень нежно тронул мраморные груди
И губами прикипел к её устам,
Сжав в объятьях, как умеют только люди.
Не осталась без ответа эта страсть —
Дело в мраморе, в богах или в моменте,
Но красотка ожила и отдалась
На своём, таком привычном, постаменте.
Дверь открылась. Побелевший, словно мел,
Входит скульптор, шум заслышав, весь в тревоге.
Он, любовников узрев, окаменел
И застыл навеки прямо на пороге.
Удивлялся после греческий народ:
Что за странная скульптурная затея?
«И зачем тут этот каменный урод?!» —
На него кривила губки Галатея.
«Не прошло и часа – мы почти пылаем…»
Не прошло и часа – мы почти пылаем,
Если не пылаем, то уже искрим.
Цербер нас встречает дружелюбным лаем
И хвостом виляет только нам двоим.
Не прошло и года – мы почти остыли,
Разве что сердечки тлеют до поры.
Добрые данайцы путь к нам позабыли:
Что на нас данайцам расточать дары?
Не прошло и жизни – холод и простуда,
Просто даже нечем растопить тоску.
На десерт предложат фирменное блюдо —
Печень Прометея в собственном соку.
И вечер не вечен, и ночь не успеет помочь,
Застыну на старом причале в тоске и печали.
Мой транспорт речной отбывает из гавани прочь,
Вот только дождётся меня – и немедля отчалит.
Ещё из бутыли немало я выпить смогу,
И женщин люблю, и в монахи пока не постригся,
Но сам от себя свой последний обол берегу
В уплату Харону – до правого берега Стикса.
***
Вкусом славился Гай Меценат:
Не любил ни салат, ни шпинат,
А павлиний язык
Он солить не привык,
Избегая ненужных затрат.
***
Некто Публий Овидий Назон
Поливал ранним утром газон,
Воду лил из ушата
И при этом стишата
Умудрялся придумывать он.
***
С криком: «Истина всё же дороже!» —
Ксенофонт бил Платона по роже.
Это видя, Сократ
Удивлялся сто крат:
Их любовь платонична, похоже.
***
У гетеры по имени Анца
Два любовника-преторианца,
Но из них ни один,
Без тарелки сардин
Не исполнит приличного танца.
***
Марк Протон был босяк и плебей,
Он без мата не мог, хоть убей,
Сам без тоги ходил,
Как последний дебил,
Что возьмёшь с него, если плебей?
Страх в твоих глазах мерцает немо,
Как очаг покинутого дома.
Полно! – мы бежим не из Эдема,
Мы с тобой уходим из Содома.
Читать дальше