Роберт Бернс - Любовная лирика

Впрочем, мы очень обижаем Бёрнса, когда говорим, что он закончил только сельскую школу.

Его учителем и другом его отца Уильяма был Джон Мёрдок, составитель грамматик и хрестоматий, умевший часами читать наизусть античных классиков и Шекспира. Он приходил учить маленького Роберта еще в детскую и дал ему как первую взрослую книгу трагедию Шекспира «Тит Андроник». Бёрнс вдохновенно декламировал в семейном кругу ямбы Шекспира, но как только дошел до отрубленных рук и отрезанного языка, не смог продолжать чтение и разрыдался. Отец возмутился, что сын растет плаксой, но Мёрдок объяснил, что такая чувствительность говорит о Роберте лучшее – это значит, что он не просто вычитывает из книг отдельные мысли или реплики, но воспринимает происходящее со всей живостью воображения. Поэтому книги станут верными спутниками на его жизненном пути, и хотя сейчас он обижен на Шекспира, но после будет благодарен и Шекспиру, и родителям с учителями за лучшие уроки.

Мёрдок был педагогом-реформатором: если другие учителя просто требовали переписывать аккуратным почерком в тетрадь фразы из книг, то он просил учеников писать не подглядывая, запоминать целые реплики, излагать и пересказывать на письме прочитанное. Мёрдок внушил юному Роберту Бёрнсу любовь к Александру Поупу, великому английскому поэту-классицисту, который в «Опыте о человеке» открыл независимость области чувств от области разума : чувство призвано поощрять к добру, а разум – размышлять, достаточно ли добра в данном добре. Чувство, согласно Поупу, лишено памяти, но обладает проницательностью, которая разлита по всей природе и позволяет даже животным предвидеть будущее, например, землетрясения и ураганы. Поэтому разум без чувства оказывается замкнут только на бытовом настоящем, тогда как чувство без разума беспамятно и посему часто ошибается. Вдохновенные построения Поупа были развита Бёрнсом: что для Поупа моральные схемы, то для Бёрнса – предмет самозабвенного высказывания. И главное, в схеме Поупа есть данности, но нет предчувствий, тогда как для Бёрнса важнее любого события – подготовка к событию, чаяние, канун. Невозможно узнать, что такое праздник, если ты не чувствуешь запаха готовящегося пирога, но и не знаешь разумом, что праздник не сводится к пирогу. Ты должен идти дальше, и за пирогом предчувствовать дружбу или любовь. Мы складываем несколько таких устремленных ввысь, к любви и дружбе, к самым отвлеченным вещам, предчувствий и получаем мировоззрение Бёрнса.

Бёрнсы дружили с Мёрдоком и после того как Роберт вырос. Так, в 1777 году Мёрдок написал для Уильяма Бёрнса и его детей катехизис – наставление в религиозной вере и нравственности, которое должно было смягчить суровость тогдашнего шотландского протестантизма. Этот протестантизм восходил к учению Жана Кальвина о безжалостном суде Всевышнего, тогда как Мёрдок был приверженцем Якоба Арминия, богослова, говорившего, что любой человек может постичь божественное откровение и спасение открыто для всех вершителей добрых дел. Шотландские писатели в то время уже не выдерживали моральной сухости и безжалостности эдинбургского кальвинизма: достаточно вспомнить знаменитого Джеймса Боссуэла, автора «Жизни Сэмюэля Джонсона», который будучи воспитан в строгих нравах, бежал в Лондон, где кутил, влезал в авантюры, потом путешествовал и всю последующую жизнь показывал свое презрение к послушанию и благочинию. Такое поведение тогда называли «либертинаж» – творческая самореализация, основанная на презрении к религии и нравственным устоям, но в Бёрнсе не было ни тени либертинажа, он умел быть послушным, внимательно выслушивал любого собеседника, добросовестно выполнял поручения везде, где бы ни работал (а он был деловым человеком, инспектором по акцизам), и успевал все в срок, даже если играл и веселился всю ночь.

Вера для Мёрдока – это практическое убеждение, а не долг: человек, выполняющий все заповеди, убеждается в их разумности и благодатности. Понимая, что моральный долг становится невыполним, если просто суетливо браться за выполнение всех обязанностей сразу по велению рассудка, невозможно сделать все и сразу, христианин ценит слезы покаяния и развивает в себе ту чувственность, которая и позволяет почувствовать смысл каждой заповеди. Тем самым, Мёрдок внушил семье Бёрнсов то самое задушевное христианство, без которого не понять поэзию Роберта Бёрнса: когда наш поэт говорил, что временное заблуждение или чрезмерное увлечение может вполне быть угодно небесам, он не бунтовал против строгости заповедей, а погружался в область добрых чувств, со временем исправляющих пороки.