Николай Тарасов - Настоялась ночь на звездах

Льдинок искры на берёзе, воробьи – в кустах…
Ветер носится по кругу с песней на устах.
Переплёты рам оконных, дом мой, как тюрьма,
Во дворе царит веселье, в моём сердце – тьма.

Сливки взбитые – сугробов, пена – мыльных крыш…
Снова к нам Зима вернулась, но не ты, малыш.
Март котом кричит весенним, жизнь рекой течёт.
Не вернёшься ты, я знаю, не растопишь лёд.

Как вымя полное коровы,
Несут дожди к нам облака.
Приврал, наверно, я слегка,
Не облака, а тучи-совы.

Конечно, совы! Почему?
Так тучи те на них похожи…
Мне страшно, холодно – до дрожи!
Я так боюсь! Конец всему!

Согрей, согрей меня скорее.
Укрой хотя бы под зонтом,
Ненастный март… уже потом
Меня апрель – твой брат, согреет.

Солнце! Солнце в поднебесье!
Каждый луч кричит: «Живи!»
Вновь сезон купанья в лужах
Открывают воробьи.

Праздник! Праздник в наших душах!
Колокольный звон в крови…
К нам весна ворвалась песней, —
Мы пьянеем от любви!

Пряди серые снегов – сединой среди проталин,
Будто в чёрный волос пашни белый годы повплетали.
Солнце жёлтое, как сыр, но в сияньи тоже белом,
Будто круг кто кружевами весь опутал между делом.

Цвета белого немного: больше чёрного кругом,
Правда, след от самолёта – белый, в небе голубом…
Правда, есть ещё зелёный, цвет родившейся травы,
Правда, есть и многоцветье от рекламы всей Москвы.

Правда то, что непохожи друг на друга дни весной,
Но, и правда, что цвет чёрный, как и сажа – неживой.
За весну мне стыдно даже: вроде, рано к нам пришла,
А от «сажи» не отмылась и пока не ожила…

Мартовские слёзы по стволам берёз,
Мартовское небо – тусклое, без звёзд.
Мартовские свадьбы кошек и котов,
Бездорожье в марте, слякоть городов.

Серость, безнадёга, раздражённость, грусть,
Мерзость непогоды, спившаяся Русь.
Люди, словно тени: без каких-то чувств.
Время – безвременье: без любви и буйств.

Не погода, а бред полупьяного марта:
Холод, ветер и снег (или дождь) – в один день.
Ночью будет мороз (выпадает так карта),
Значит, снова меня будет мучить мигрень.

Значит, снова не спать… (как давление скачет!)
Я и сам уже «пьян» вместе с мартом шальным.
Мне б влюбиться сейчас (только так, не иначе),
А я «трупом» лежу… нет не «трупом» – больным…

Голос сиплый примёрз ко льду —
Песен Март своих не поёт:
Простудился, лежит в бреду,
Ненароком умрёт вот-вот…

Виноват в этом месяц сам, —
Целовался юнец с Зимой:
В холода припадал к губам
И сорвал, глупый, голос свой.

Жить осталось ему три дня, —
Мать – Весна изболелась вся:
Бьёт поклоны, себя кляня,
Слёзы льёт, за него прося…

Последний зимний день вступил с рассветом в лужу, —
К тому был не готов и валенки не снял.
Промокли они враз… и вылезли наружу
Большие пальцы ног, как день их ни скрывал…

Последний зимний день. Февраль седобородый
Зашёлся в кашле вмиг и начал вдруг чихать.
Вот так и мы порой идём в воде без броду
По жизненной реке, не зная, что нам ждать…

Пошёл и день вперёд, хотя и был простужен,
Труба звала к себе, доделывать дела…
Он шёл больным совсем, но был зиме он нужен —
Её последний день, сгорающий дотла…

Выгуливая небо под луной,
Случайно я забрёл в «медвежий угол».
Когда-то здесь хранился уголь,
Тогда ещё так нужный нам с тобой.

«Шалаш» наш с печкой был тогда без дна,
В том смысле, что «гулял по дому ветер»,
И, помнишь ты, тогда мы каждый вечер
Её топили, как и вся страна.