Анатолий Арестов - В потоке поэзии. Книга 1

Археологи бурили в трёхметровом слое льда
глубочайшую из скважин – будет чистая вода.
Континентом вечно мёрзлым занимаются ни все:
кто-то холода боится, кто-то нынче в стороне!
По арктической пустыне злые носятся ветра,
но работа есть работа – археологи – братва!
Крепко сложены ребята и одёжка греет торс,
невозможно отморозить да и высморкать им нос.
Леденящее созданье – сверху, снизу снова снег,
угнетающий сознанье: «Ты, зачем здесь, человек?»
Лишних слов не скажешь, право, и работа не кипит,
режет холод суть кинжалом, а работа лишь парит.

Архангела Храм Михаила
фундаментом прочным стоит —
святая небесная сила,
Рубцовска священный гранит!
Он накрепко врос в нашу землю,
касаясь блестящим крестом
сердец, что небесному внемлют,
людей, осеняя, перстом.

Бежать по дороге к ветру лицом,
пред небом святым упасть на колени,
услышать далёкий в селе перезвон,
уснуть в мягком лоне душистых растений.
Приятная нега, томящая грудь,
в сознание льётся прохладным потоком,
душе невозможно, увы, отдохнуть,
но справиться можно с щемящим пороком.
Забита душа до предела страданием,
покрыта душа ради жизни парчой,
один перезвон прозвучит упованием,
травы степные станут свечой.
– Очисти мя грешного, степь, умоляю!
Сотки ради жизни моей полотно
своими цветами, что с краешка рая
душистым незлобием смотрят в окно.

Надрывалась душа криком в пропасть —
пропадать не хотела душа,
повреждённая временем совесть
ведь когда-то была так чиста.
В чём же дело? Таинственном роке?
Что бросает людей за корму
в море жизни, где правят пороки —
Богу Господу знать одному!
Совесть скорчилась, словно больная,
воспалилась душа ей в ответ,
Разрывалась, в пропасть слетая,
та, которой в помине и нет!

Снег упал безнадёжностью белой
на безвыходность серых дорог,
разбежавшихся вправо и влево
и пришедших на чей-то порог,
где семейное счастье согрето
огоньком побелённой печи,
в милый дом, где румяное лето
с тёплым чаем жуёт калачи.
Безнадёжность упавшего снега
улеглась на любимый порог,
он устал от гнетущего бега
и под утро, с надеждой, промок…

Меня пугает безразличие людей,
ни зло и ни добро, оно нейтрально.
Заложником становишься её идей
и понимаешь: «Всё это нормально!»
Везде найдётся золотая середина,
и минус, плюс, и, безусловно, ноль,
но безразличия гнилая сердцевина
душе несчастной причиняет боль.
Да, не сейчас и не одним моментом,
с теченьем времени наступит тот предел!
Цель безразличия довольно незаметна —
от человечности оставить лишь пробел.

Зеленью свежей одеты берёзы,
тучи плывут, словно слитки свинца.
Выпадет снег и весенние грёзы
вновь заморозит источником сна.
Вдруг замолчала в кустах горихвостка,
песни тревожной сбился мотив.
Снежные хлопья, увесисто хлёстко,
жадно посыпали, сад поглотив.
Белым несчастьем напудрены крыши,
травы лужаек пригнулись в ответ.
Холодом зимним нечаянно дышит,
тот одуванчик, что вышел на свет.
Снег не задержится, душу печаля,
тает на солнце, водой увлажнив,
зелень ростков, долгожданного мая.
Чудной природы весенний порыв!

Белый профиль старого сада
зелень точками скинула вниз,
от зимы оставалась награда —
переломанный снегом карниз.
Снег ушёл через поры, что в почве,
всё расстроила чудо-весна,
заменила, бесстыдница, почки
на горящую зелень листа.
Старый сад, где рябина и вишня,
где беседка под дубом стоит
обнимала весна, но излишне,
снег заплакал с небес, паразит!
Он проститься забыл и спустился —
забелил на прощание сад
и растаял, но с садом простился,
понимая, что он виноват…

Затянулись берёзы дымком
из сигары-трубы на заводе,
приподняли листву и на взводе
черноту удалили плевком —
размягчённую сажу дождями,
сернокислыми плюнув солями,
облегчённо клонились кивком.
Потемневшая корочка веток
кочегарным пропитана ядом,
черноствольным красуясь нарядом,
раскидала берёзонька деток.
Не взойдут молодые берёзки —
погибают в растворе извёстки
на заводе по сбору танкеток…