Николай Терешков - Прости, Пегас

Война за Землю, Веру и за Жизнь!
Когда-то пращуры здесь бились за Свободу.
И колокол набатный звал их ввысь,
Чтоб не было скончания их роду.

И жизни отдавая за неё,
За эту Землю, Веру и Свободу,
За всё что, людям мужество даёт –
Их души улетали к небосводу…

Простите, но не верую я в бога.
Но был крещён и русский человек.
Мне дорога история, в итоге –
Душой и телом сросся с ней навек.

Хоть храмы новые теперь повсюду строят,
Но их я никогда не полюблю.
В моих глазах они немного стоят.
На них совсем без трепета смотрю.

Пред старыми я лишь благоговею –
Святая Русь покоилась на них!
История живая в сводах веет,
Чего не скажешь нынче о других.

Родная Русь, тебя опять распяли –
Поля, деревни брошены стоят.
Рукою голою тебя сегодня взяли.
Нет, не к лицу земле такой «наряд».

Мне это разоренье видеть больно,
Я не могу на всё смотреть без слёз.
Но жив родник, питает всё же корни
Твоих истоков и родных берёз…

Пять минут в нашей жизни –
И мало, и много.
Вновь приходим, уходим
от родного порога.
В этом радость и грусть
для любящего сердца.
Открывать, закрывать
дорогую нам дверцу.
Но с годами всё реже
уходим, приходим.
И в итоге её
никогда не находим.
И встречают в итоге
другие нас двери,
Всё же чаще по жизни
бывают потери…
И сюжет повторяется
снова и снова,
Только вот для кого-то,
увы, он другого…

Мне нравится слово – отава.
В нём что-то печальное есть.
Не дали такого им права –
Цветам в полной мере расцвесть.
Они полегли под косою
Сенной, чтоб копить аромат,
Оплаканы слёзной росою,
В стогах, сеновалах, лежат.
И если хорошее лето,
Отава взрастёт в полный рост,
Накопит тепла вновь и света –
Возможен повторный покос.
Отава, отава, отава –
Косою подстриженный луг.
Зимою молочные травы –
Хмельной и сенной лета дух…

Мамлюки – воины, они
Не знали к людям состраданья.
Султаны в битвы их вели,
Чтоб обложить соседей данью.

Бывало, что забыв родных,
И свой исток – родную землю,
Мамлюки убивали их,
Но голос крови в них все ж дремлет.

Стирая всё с лица земли
Во славу чуждого султана,
Они порою не могли
Забыть былые сердца раны…

В горячке боя, средь толпы,
Он лика девы не отметил.
Не спас прекрасной головы
И родовых на ней отметин…

И брат насилует сестру!
Хоть сам он тоже с русской кровью.

И труп её найдут к утру
В канаве с родинкой над бровью.

Хасан вдруг скажет кунаку:
«Как на тебя она похожа!
Я много видел на веку,
Смотри, Ахмед, и в профиль тоже».

И, поглядев на хладный труп,
Ахмед рывком коня осадит.
Разгорячённый конский круп
Рукой дрожащею погладит.

И отражение своё
Он в лике девичьем увидит.
(Ведь с детства знал одно враньё)
И в миг себя возненавидит.

Вдруг вспомнит детские года,
Когда их вместе с жеребёнком,
Один араб продал туда
И разлучил с сестрой, девчонкой.

Картины ранних прошлых лет
Невольно в памяти теснятся.
И этот старый добрый след
В нём начинает просыпаться.

Усы колючие отца
Невольно вспомнит, мамы руки…
И как в воде на цвет лица
Всё не могли смотреть мамлюки…

Туманным взором он окрест
Обводит сосны и берёзы.
Ведь первый раз средь этих мест,
Но где-то видел эти грёзы…

И сердце гордого орла
Не знало стона, что там слёзы.
Но память в детство позвала:
Виною русские берёзы…

И, словно барс, слетев с коня,
Он к телу девушки прижался.
Тот образ в памяти храня,
Он с детством будто бы сближался.

И боль, и стон, и страшный крик,
(В груди его вулкан проснулся)
И искажённый, страшный лик
В страну чужую повернулся.

И другу верному сказал:
«Прости, Хасан, и вдруг запнулся.
(Блестит предательски слеза)
Я ведь на Родину вернулся».

Отныне мы с тобой враги!
Нам не встречаться лучше в поле!
Но, если хочешь, помоги
И раздели со мною горе.