Виктор Брюховецкий - Судьбы суровый матерьял…

Он ставил шаг размашисто и длинно,
Плащом китайским кованным шурша.
Упругая стальная сердцевина.
Распахнутая мощная душа.

Желанный гость,
Он был как бог и выше.
Садясь за стол, он вынимал наган…
Кружился день над голубиной крышей,
Смотрел в окно, заглядывал в стакан.

К вину катилось пиво на прицепе.
И под стакан, он мне сквозь хмель и грусть,
Читал стихи, где кот ходил по цепи.
Не по листку читал, а наизусть.

Он тосковал – какие люди были!
Ведь погибали… почитай, за так.
Рассказывал, как Пушкина убили.
Убили – что… А хоронили как…

Он был блатной.
Он был из местных урок…
Гитару бы.
Да где гитару взять…
Он от ствола прикуривал окурок
И разрешал наганом поиграть.

Сверкали камни, пламя шевелилось,
Вытягивало красный язычок…
Пока вино плескалось, пузырилось,
В тоннель ствола, в таинственный зрачок,

Я всматривался.
Холод пистолета
В меня вползал, почти сводя с ума…
Мне в том стволе, во тьме, судьба поэта
Мерещилась.
В окне стояло лето,
А чудилось – морозная зима.

Под напевы реки, у высокого края,
Где звезда по дуге упадает, сгорая,
Где кривой горизонт и березы кривы,
Я бродил пацаном, шалопаем бездомным,
Объяснялся в любви деревенским мадоннам,
И на зорях литовкою столько травы

Повалил. Куликовое поле! Не меньше.
Чистотел ли, татарник… И было не лень же
Хороводиться ночь и мотаться в луга,
Чтобы вволю натешиться острою сталью,
Чтобы видеть потом журавлиную стаю —
Как летит, задевая крылами стога!..

Ой, стога! Высоки! До луны, до звезды!..
По утрам у коровы слюна из слюды
Повисает с губы, и пахучим настоем —
Молоком да прожаренной солнцем травой —
Как дохою, накроет меня с головой…
И припомнятся ночи с далекой верстою,

И роса, и дышащий туманом Алей,
И высокие трубы седых журавлей,
И тугие отавы, и кони на броде…
Неужели всё это прошло, протекло,
И не склеить разбитое это стекло
Никому. И душа, словно кость к непогоде,

Так болит…

Хорошо в подпасках. Нега.
Пьяный шорох пьяных трав.
Рассыхается телега,
Дышло старое задрав.

Чай кипит. Стрижи мелькают.
Солнце валится в кусты.
Жаркий воздух протыкают
Золотые пауты.

Стадо мается от зуда.
Кузнецы куют ножи.
Неба знойного полуда
Льется на колосья ржи.

Ни обрыва и ни края,
Ни начала, ни конца.
Ветерок, дымком играя,
В дрему клонит огольца.

А по гриве межевые
Метки, меж которых в ряд
Суслики сторожевые
Словно башенки стоят.

Хорошо в подпасках. Воля.
Конь. Седло. Сидишь как князь…
Далеко, за краем поля,
Тучи, грузно шевелясь,

То, вскипая, разойдутся,
То сойдутся – не разъять,
То рогами так сшибутся:
На ногах не устоять.

Соберутся овцы в кучу.
Кони гривы развернут!
Дождь придет, ломая сучья,
Ковыли свивая в жгут.

И тогда взыграет стадо,
Стадо кинется бежать.
В это время стадо надо
Непременно удержать.

Ветер. Молнии кривые.
Весело, аж будь здоров!
Телки, словно чумовые,
И бараны без голов.

Туман редеет. Даль открыта.
Луна, ущербная на треть,
Бледным бледна. Солома взрыта.
Костер погас.
Ему гореть
Уже без нужды. Август жарок.
Конь прядает. Восход лилов.
Овца, бычок, десяток ярок
Да крупных несколько голов —
И весь учет…
Овес полёгший,
В траве гуденье ранних пчел,
И кнут из трех колен, промокший
Росою, тёмен и тяжел…
А далеко за краем поля,
За гривой, на семи ветрах
Такой простор, такая воля,
Такая жизнь, что просто – ах…

С золотым тугим зерном
Поезда идут на запад.
Грай ворон над полотном.
Дыма шлейф.
Пшеничный запах!..

Понимая груз по звуку,
По скрипению осей,
Я внизу хожу по лугу,
Я пасу своих гусей.

Гарь летит,
Вода рябит,
Паровоз в трубу трубит,
Над закатом белый облак
Красным золотом подбит!

А когда, идти устав,
Остановится состав,
Сквозь бурьян наверх по склону
Подбегу с мешком к вагону,
Сыпану в мешок зерна —
Не ругай меня, страна!