Антология - Советская поэзия. Том первый

Датированный вешним этим днем,
приказ военный прозвучит по роте,
и, как один, весну мы понесем
на алых флагах, вверенных пехоте.

И всюду,
где поднимем мы свой стяг,
весна в сердца застывшие заглянет,
надеждою взойдет на всех путях
и никогда уж больше не увянет.

— Скажи, певец, что твой печалит лик?
Чем ты ничтожен в людях и велик?
Какие думы, песни, голоса
Тебе вручили пашни и леса?

— Мой лик печален оттого, что он
Всегда к тревогам мира обращен;
Тем я велик, что, мал и грешен сам,
Печаль и смех несу людским сердцам.

— Скажи, певец, где взял ты свой талант
Познанье жизни, слов заветный лад,
И в мире доброту, и на войне
Бесстрашие с героем наравне?

— Талант дала любовь, слова — народ,
Познанье жизни — в жизни ум берет,
А доброта и нрав бесстрашный мой —
От матери и от земли родной!

Неяркий, розовый с зеленым,
Рассвет
пробился
над затоном,
Над смутной степью перед нами,
Над кручей с меловой спиной,
Над ножевыми полыньями
С водой осколочно-стальной,
Над лесом, стылым, как железо,
Ржавевшее десятки лет.
Чей —
нам покамест неизвестно —
Последний поднялся рассвет.

Еще молчит тот край передний
За дымкой снежных завихрений.
Еще безвестно итальянцам
Меж сновидений и зевот,
Что громыханием и лязгом
Рассвет обрушится вот-вот,
И пламя возле глаз запляшет,
И в легкие набьется дым,
И под Неаполем заплачет
Вдова. Еще безвестно им.
Пока сигнал не разбудил
Среди сугробов смерть столицую,
Сосульки, сдернув рукавицу,
Крошит в усах наш командир
И смотрит напряженным взглядом
В неспешно тающую мглу.
Его гвардейцы дремлют рядом,
Кто как свернувшись на снегу.
От чертовой метельной свадьбы.
От тяжкой с ночи колготы
Они как бы полумертвы.
Поесть бы. И еще — поспать бы.
Час. Полчаса. Ну, просто малость,
Чтобы душа зазря не маялась.
Но плох он, тот в сугробе сон.
А кухня в полынье осталась,
Когда переходили Дон.

В лесном сарае у костра
Тревогой мается сестра.
Грустны глаза в ресничном шелке,
Из-под ушанки прядь волос,
Как будто летнего на щеки
Немного солнца пролилось.
Стройна, в шинель одета мятую,
Чуть-чуть в комбата влюблена,
Привыкла к голоду и мату
И, как цветок, чиста она.

Врут, будто в этот ранний час
Тоска о прошлом мучит нас,
Свист соловья, винца услада,
Неясных вспоминаний нить.
Страшнее дума у солдата —
Убить… убить… убить… убить!
Убить, пока тот встречный выстрел
Тебя не смял. Убить, пока
Тебя в загробный мир не выселил
Удар немецкого штыка.
Убить. И нет другой задачи,
Когда в такой идешь содом.
Убить, чтоб жить.
А что там дальше
О том — потом… потом… потом!

Еще о некой в помощь силе
В такой припоминаешь час:
О ней, о всей, как есть, России,
Чья вся теперь надежда в нас.
Все за обвалами метели
Услышит и поймет она —
Как нам окопы надоели,
Дожди, снега, поход, война,
Высоты, версты, переправы,
Нелегкий быт передовой…
Что ж, мы твоей достойны славы —
Благослови нас в новый бой!

Всё.
Мы на круче.
На исходной.
Нож к пряжке. Пистолет на взвод.
За воротник аптечной содой
Снежок. Свербит. Щекочет.
Жжет. И мысли в суете, как мыши,
Когда в засаде рядом кот,
И все соображенья высшие,
Все фразы общие не в счет.
И в месяцы длиной секунда.
Минута с веком наравне.

Но вот
щепоткой
света скудного —
Ракета… Гром… И степь в огне.
Обвал в окопе. Дым из дота.
Как летние перепела,
Бьют автоматы… Ну, пора,
Твоя пора пришла, пехота!
Вперед, навстречу темной силе,
Лицом к лицу, чтоб штык в крови.

Поплачь над павшими, Россия,
И в путь живых благослови!

Куда ушла ты, я не знаю, —
Пятнадцать весен смыли след.
Один на горный склон в Домбае
Я выхожу встречать рассвет.