Антология - Советская поэзия. Том первый

Про батька, павшего под Сивашом,
Все рассказал он на бюро горкома,
Про братьев, что в колхоз вошли втроем,
При старой матери оставшись дома.

Его к столу позвали, хлопчик встал,
Взволнованный, как будто невеселый,
И секретарь горкома подписал
Билет заветный члена комсомола.

И поздравляли все его вокруг,
А он не мог произнести ни слова,
Держа любовно книжку в пальцах рук —
Путевку в мир, заманчивый и новый.

И лишь в глазах, рассеянных чуть-чуть,
Так ярко что-то ясное горело,
Как будто перед ним лежал весь путь,
Которым он пойдет по жизни смело.

Онемев от восторга, вдвоем поднялись мы на кручу.
Пароходом тяжелым отчалила ночь, отплыла.
Над туманной вершиной, над горным гнездовьем орла
Неожиданно утро для нас распахнулось сквозь тучу.

Там, внизу, где долина днепровской прохладой полна,
Златоглавая липа на ранней заре, как вдовица,
Потянулась спросонья, открыла глаза.
— Мне не спится! —
Прошептала подругам росистой листвою она.

Этот шепот зеленый сюда прилетел издалека,
К тополям, что бежали с вершины крутой до Днепра,
И листвою лесной и травою прогалин глубоко,
Полной грудью своею вздохнула Чернечья гора.

И промолвил я другу:
— Смотри, как восток золотится,
Как горит горизонт, ярким пламенем радуя взгляд.
Тьма исчезла совсем.
Словно сказочная жар-птица,
Солнце плавно взлетает…

Всего лишь минуту назад
Эти яворы, эти дубы, эти полные свежестью липы,
Эти светлые яблони, в белом цветенье сады
Пронесли свои шелесты, шорохи, вздохи и скрипы,
Шепот, таявший в воздухе, замерший в струях воды.

Этот шелест, и шум, и порыв, наклоняющий ветви, —
Я его узнаю, наполняет он с детства меня.
Словно тополь зеленый, учился над миром шуметь я,
Песней славить людей,
возвещать наступление дня.

Нет чудесней страны, нет прекраснее нашего неба!
Здесь мой дом, тополя — это братья родные мои…
Нет прохладней воды, нет вкуснее печеного хлеба,
И нигде на земле не поют, как у нас, соловьи.

Мы стояли вдвоем на высокой чернеющей круче
И глядели, как солнце на горные встало горбы,
Как, расправивши ветви, блеснув красотою могучей,
Ослепленные светом, зажмурились сладко дубы.

И мой друг отвечал мне:
— Всем сердцем сейчас я с тобою
Я люблю твою родину, горы твои и луга.
За твои тополя и за небо твое голубое
Кровь свою проливал я, в атаку ходил на врага.

Много песен пропел я в походах по скатам широким
О стране твоей милой, —
я славил ее, как мечту.
Поднимался я к ней, словно к солнцу, по склонам высоким,
Постигая бессмертье ее
и ее красоту.

Только есть небеса голубее и этого неба,
Белоснежней и легче несутся по ним облака.
И, как будто решая, в какой отразиться воде бы,
Тихо шепчутся звезды, горят и мерцают слегка.

Там я рос, там я вырос, над синим и тихим Дунаем,
И, влюбленный, рассветы встречал над рекой голубой…
О, когда мы единство небес этих разных познаем,
Мир наградой нам станет
и счастье нам будет судьбой.

…Я слова эти слышал, они прозвучали так ясно,
Но потом он замолк. Он, казалось, на миг онемел.
И, в восторге застыв, тишины он нарушить не смел,
И казалось, душа его с далью сливалась согласно.

Он смотрел на восток, на деревья, на птиц, что парят
На леса, и сады, и долины в зеленом цветенье.
И тогда я поверил, что в жизни бывают мгновенья,
Когда души людские
друг с другом без слов говорят.

Что там бубнит так глухо? С полчаса
все стук да стук я слышу спозаранку…
Быть может, дятел? Вот так чудеса!
Что он долбит, присевши на землянку?

Я вышел. В свете утренних лучей
снег на поляне, на кустах сверкает.
Гляжу, а капли капают с ветвей —
то снег на соснах, разрыхляясь, тает.

Ну, значит, вот вам, братцы, и весна,
вот мы и дождались ее прихода!
Прогреет степь унылую она,
дождем омоет лес, поднимет всходы.