И Кафаоглу - Современная греческая проза

Он покачнулся и оперся о стену. Он не чувствовал себя раздраженным. Опустив бумажку в карман, он ходил из комнаты в комнату, словно исследовал незнакомый дом. Он был рассеян, но обращал внимание на мелкие подробности. На кухне капало из крана, на чердаке стучала какая-то забытая ставня. Вообще ему было неловко передвигаться по дому, когда она выходила из себя. Но ему некуда было больше идти. Это был его дом. Это был их дом. Он открыл балконную дверь и вышел на веранду.

Не бери в голову, говорил он про себя, не бери в голову. Он достал оборванную бумажку из кармана. Я одна в своей постели и думаю о тебе… Целую тебя везде… Остальное было не прочесть. Целую тебя везде – вот что вывело Магду из себя. Он посмотрел на цветы в горшках, на нежные побеги, раскачивающиеся в вечернем свете. В глубине души он был романтиком. Как бы ему хотелось снова вывести ее на прогулку после крупной ссоры, снова пережить ту страсть, испытанную в первый месяц их знакомства! Заниматься любовью, и чтобы она впивалась в его тело и трепетала, а в глазах ее чтобы он видел только своей собственный взгляд, чтобы там отражался бы только он один, его мечты, его желания, словно огромный ракушечный завиток поглощал бы и уничтожал ее, в то время как он сам поднимался ввысь – цельный, превосходный, исключительный мужчина, которому не нужно мечтать, потому что все, чего бы он ни пожелал, становилось явью, мужчина, который ничего не желает, потому что сам является воплощением любого желания.

Маленькая серая птичка подлетела, уселась на горшок с базиликом и посмотрела на него. Посмотрел на нее и он, чувствуя, как к нему подступает головокружение. Птичка расправила крылья и взлетела. Недолго посидела на бельевой веревке, а затем снова легко вспорхнула и исчезла. Он посмотрел на одежду, висевшую на веревке. Две пары его носков, один лифчик Магды, желтая блузка. И вдруг его охватила меланхолия. Эта одежда, сохнувшая рядом… Годы могли бы идти своим чередом, они бы постарели, они бы умерли. Одежда их сохла бы рядом, одновременно надувалась бы от дуновения ветра, беззаботно развевалась бы в их маленьком подернутом волнами раю, единственном, который был им знаком, единственном раю, который был возможен.

Хватит. Нужно было подумать о чем-то другом, как-то отреагировать. Он закрыл глаза и вспомнил маленькую гимнастку, с которой познакомился несколько дней назад, ее маленькие незрелые грудки, ее крепкую попку. Он завел с ней беседу, но так и не смог уговорить ее сходить с ним в бар чего-нибудь выпить. Даже телефончик не осмелился у нее попросить. И вероятнее всего он больше никогда бы ее не увидел. Как там ее звали? Даже и это он не удосужился узнать. Назовем ее, скажем, Ольга. Прекрасно, Ольга… Он пошел назад в прихожую, открыл ящик стола, начал искать ручку и бумагу. Затем вернулся на веранду, сел за столик и начал писать большими круглыми буквами:

«Это невыносимо, что мы так далеко друг от друга и не занимаемся любовью в эту самую минуту! Ольга».

Он сложил бумажку, снова прошел в прихожую, потянул свой пиджак и положил записку во внутренний карман.

«Я пойду выйду за сигаретами», – крикнул он. Он был уверен, что в тот самый миг, когда послышится звук закрывающейся двери, она помчится обыскивать его пиджак. Он подождал минутку, опершись о дверной косяк. «Тебе чего-нибудь принести?» Тишина. Он открыл дверь и вышел на улицу с победоносной улыбкой. И все-таки он неисправимый романтик, сказал он про себя.

Наш отдел мы называем салоном. Потому что свинья не может умереть просто так, от удара молотом. Подходишь к ней, а она все понимает. Тогда она нервничать начинает. Визжит, страдает. Это как человека зарезать. Но не из-за этого ветеринары ножи запретили. От страха, говорят, тело жидкость выпускает. Токсины. Мясо потом несъедобное. Отрава.

Грузовики приезжают два раза в неделю. Они спускают животных на землю, приносят им кукурузу и сою. Оставляют на целый день, чтобы те к месту привыкли. На следующий день выстраивают их в ряд и водят по ферме. Те расслабляются. Катаются по траве. На следующее утро, как только свиньи наклоняются к корыту с кормом, проходит электрический разряд и их постигает преждевременная кончина. Потом мы подбираем трупы и относим их в соседнее здание. Там за дело берутся коллеги. Сдирают с них шкуру, разделывают. Я не знаю. Я работаю в салоне. Мое дело в том, чтобы свиньи забылись, пока не получат удар током.