Омар Хайям - Рубайат Омара Хайяма

Трава, чьей зеленью окаймлена
Губа ручья… О, как она нежна.
Не мни ее! Кто знает, из каких
Когда-то нежных губ растет она.

Ах, утопи, вино, в своих волнах
О прошлом грусть и пред грядущим страх.
Ведь завтра, может быть, утонем мы
В бесчисленных умчавшихся веках.

Как много милых нам друзей (какой
Прекрасный урожай, о Время, твой!)
Уж осушили кубок свой до дна
И улеглись безмолвно на покой!

И мы, которые на смену им
С весной пришли и за столом шумим, —
И мы должны под сень могил сойти,
Чтоб для других могилой стать самим.

Но будем жить и сгоним грусть с лица,
Пока к нам Смерть не выслала гонца!
Став прахом, в прахе будем мы лежать
Без песни, без вина — и без конца.

Тем, кто лишь днем сегодняшним живут,
И тем, кто завтра с нетерпеньем ждут,
Страж с башни Тьмы равно кричит: «Глупцы!
Вам воздаянья нет ни там, ни тут».

Все мудрецы, которые в веках
Так тонко спорили о Двух Мирах,
Как лжепророки свергнуты; их речь
Развеял ветр, уста засыпал прах.

И я когда-то к магам и святым
Ходил, познанья жаждою томим,
Я им внимал; но уходил всегда
Чрез ту же дверь, как и являлся к ним.

Я помогал их тяжкому труду:
Сажал и холил Мудрости гряду…
И вот вся жатва, собранная мной:
Я, как вода, пришел; как ветр, уйду.

Я, как вода, в сей мир притек, не зная,
Ни для чего, ни из какого края;
И из него, как ветер через степь,
Теперь несусь — куда, не понимая.

Что, не спросясь, примчало нас сюда?
И, не спросясь, уносит нас — куда?
Чтоб память об обиде этой смыть,
Вино, друзья, пусть льется, как вода!

С Земли я за черту небесных тел
Вознесся и на трон Сатурна сел;
Распутал много я узлов в пути,
Лишь твоего не мог, людской удел.

Ах, дверь была закрыта на замок,
И сквозь завесу видеть я не мог.
Послышалась мне речь про «я» и «ты»,
Но через миг настал молчанью срок.

Земля молчит о том, кто дал ей свет;
И темен моря стонущий ответ;
Безмолвны твердь и хор ее светил,
То скрытый рукавом зари, то нет.

И я с тоской воззвал: «Где факел тот,
При свете коего Судьба ведет
Своих детей, блуждающих во тьме?»
— «Чутье слепое», — молвил неба свод.

Тогда прильнул устами к чаше я,
Дабы познать источник бытия.
И мне уста ее шепнули: «Пей,
Пока ты жив! Жизнь коротка твоя»

И мнилось, глиняный сосуд давно
Когда-то жил, лобзал и пил вино;
А ныне поцелуи не дарить,
Лишь принимать устам его дано.

Раз к гончару привел меня досуг.
Он глину влажную месил… И вдруг
Из недр ее чуть внятную мольбу
Услышал я: «О, осторожней, друг!»

И разве не идет из века в век,
Сопровождая поколений бег,
Предание о том, что создан был
Из влажной глины первый человек?

И капля каждая вина, на грудь
Земли упав, находит в недра путь,
Чтоб потушить огонь тоски в очах,
Давно в глуби сокрытых где-нибудь.

Как на заре, подняв чело, тюльпан
Вливает горнего вина дурман,
Так пей и ты, покуда Рок тебя
Не опрокинет, как пустой стакан.

Равно земле и небу вопреки,
Грядущее презренью обреки
И утопи персты свои в кудрях,
Как юный тополь, стройного саки [10] Саки — виночерпий, кравчий. .

Ты пьешь вино, уста целуешь ты,
А завтра ждет их царство Пустоты;
Ты сам — ничто за жизненной чертой,
Такое же ничто и до черты.

Пока на розах мы с тобой сидим,
Пей гроздий сок. Когда же серафим
Тебе темней напиток поднесет,
Прими его, душой неколебим.

Ведь если чужд душе презренный тлен
И ей дано цвести средь райских стен,
То не позор, не срам ли для нее,
Смирясь, терпеть земной темницы плен?

Что наша плоть? Шатер, где отдохнуть
Прилег султан, чей в царство Смерти путь…
Его с зарей разбудит черный страж, —
У входа гость другой какой-нибудь.