Одна и в бурю и в грозу,
Одна – к добру и злу.
Смолу – горючую слезу
Точила по стволу.
Навеки в сердце сохраню
И жизнь, и смерть её:
Она упала на стерню,
На бурое жнивьё…
Стоять непросто на юру,
Как та, во ржи, сосна.
Совсем не то, что на миру,
Когда и смерть красна.
«Две карты таинственной масти…»
Две карты таинственной масти,
Шестёрка и дама крестей,
Пророчат привычное счастье:
Дорогу и бремя страстей.
В согласии с этим раскладом
Судьба удаётся пока:
И дама трефовая – рядом,
И с нею дорога легка.
«Сиреневые сумерки апреля…»
Сиреневые сумерки апреля,
Его начала в средней полосе.
Течёт в овраге речка-пустомеля,
Но заглушает воду шум шоссе.
И запах прели, резкий в эту пору,
Не уловим в бензиновом чаду.
Подснежники росли по косогору —
Да разве уцелеют на виду.
Закат в дыму – багровою подковой.
Таков он в наше время, лик зари.
– Спустись по склону к речке бестолковой,
Но пить не смей и с ней не говори.
«Вселился бесёнок в девчонку…»
Вселился бесёнок в девчонку:
“Чумазых парней не люблю!”
Но я по весне плоскодонку
Шпаклюю и варом смолю.
Вести бесполезные речи
Сегодня не хочется мне.
У лодки бы не было течи —
Заждались на той стороне.
А дочка соседская звонко
Хохочет: “Чумазый какой!”
Посмейся, посмейся, девчонка, —
Ещё потеряешь покой.
Это кто на север к нам идёт
По зелёной улице весны?
Гость заморский – долгожданный гость
Из далёкой южной стороны.
Для такого славного купца —
Всюду место славное и честь.
Сердцем чист, душою тороват,
И товаров у него не счесть:
Ленты радуг, жемчуга росы
Да лугов узорные ковры,
А ещё туманов полотно
Коробейник спрятал до поры.
Ничего не жаль за них отдать,
Но и наши средства хороши:
Добрые улыбки и слова,
Щедрость сердца, теплота души.
Гостя с юга всюду на пути
Ожидают слава и почёт.
По зелёной улице весны
Лето – лето красное – идёт.
«Сомкнулись кроны надо мной…»
Сомкнулись кроны надо мной
Зеленою волной —
И клином здесь, в глуши лесной,
Сошёлся мир земной.
Как будто съежилась шагрень,
И вот – последний день:
Над головой – лесная сень,
У ног – замшелый пень.
Я очутился, как на дне
Морском, на глубине,
Но волен думать в тишине
О том, что близко мне.
Гудят могучие стволы.
Там – небеса светлы.
А вечность катит вдаль валы,
И гребни их белы.
Не могу стряхнуть оцепенение:
Чёрная тоска – хоть волком вой.
Катится – и длится, длится пение
Соловьиное.
Ах, Боже мой!
Как свежо, раскованно и молодо
Славит жизнь восторженный певец,
Словно нет на свете зла и голода,
Старости и грусти, наконец.
Словно песня, юная, жестокая,
Не способна ранить никого.
Трелями – то пленькая, то цокая —
Поражает.
Злое мастерство:
Что певцам до нас, крещённых бедами, —
Тем, кто вдохновением влеком,
И свои страдания неведомы.
Снова накатило.
В горле – ком.
«В конце октября и в глухом ноябре…»
В конце октября и в глухом ноябре,
Признаться, веселого мало.
А все же по гулкой предзимней поре
Упрямо душа тосковала.
Народам заморских краёв не в укор,
Но разве понять иноземцу,
Какую отраду дарует простор
Усталому русскому сердцу.
В течение нескольких ветреных дней
В окрестных лесах облетали
Последние листья… И стали видней
Родные холодные дали.
Сорок лет – назад… Как близко
Я ушёл от первых дней:
Хорошо видна колыска —
Это я качаюсь в ней.
Сорок лет – вперёд… Так рядом:
Ясно виден гроб-ладья —
Перед раем либо адом
В нём навек улёгся я.
Жаль, что будущее скрыто:
Где я странствие прерву?
А пока мое корыто,
Слава Богу, на плаву.
Вокруг – безмолвный ад,
Но нет пути назад —
И лес и луг, увы,
Ни живы, ни мертвы:
Ни хохота совы,
Ни шелеста травы.
Ни шороха дриад,
Ни шёпота наяд —
И в глубине лесов
И в тишине лугов
Не слышно голосов
Аттических богов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу