Эрих Ремарк - Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… [сборник]

Странное чувство, призрачное. Не человек, которого когда-то любил, время, годы, которые прошли, которые не возвратить, часть жизни, которая прошла. Она постоянно беззвучно витает, но иногда слышишь или видишь ее, эту призрачную печаль.

28.02.<1942. Беверли-Хиллз>

Пил водку двадцать шестого, когда Пума была здесь. Лечит меня таким образом от простуды. Поздно вечером к Лупе. Вечером под солнцем обратно. К вечеру Грета Диспекер, которая привезла фотографии из Асконы. Цветные, синие, белые облака, заснеженные горы, пьяцца, колокольня, часы, которые показывают двадцать минут третьего. Ясный день. К тому же сегодня письмо от Марианны Файльхенфельдт из Цюриха. Тоска по дому — мы, отчужденные, на доброй чужбине, у нас опять тоска по родному дому — Швейцарии. Германия уже слишком далеко.

Стефан Цвейг и его жена покончили жизнь самоубийством в Рио-де-Жанейро.

Защита от воздушного налета чувств. Возвожу. Забвение, верность, работа — очень странная комбинация.

Вечером на той же вечеринке, что и вчера. Бэби Аризменди. Все равно, какое хобби себе вбираешь, — лишь бы что-то было. Главное — выстоять.

Позвонила Бергнер. Утверждает, что она отправила ко мне Пуму. Очень ей хочется всюду дирижировать. Пустая жизнь, если к этому стремиться.

Внизу под моим окном цветут мимозы. Теперь мой дом в Порто-Ронко должен в них утопать, уже и глицинии наливаются голубизной, как виноградные грозди.

Звонок Энн Уорнерс. Все подавлены. Известия о войне. Сингапур пал; Рангун близок к тому, Бирма в большой опасности; Ява, Суматра, Бали под серьезной угрозой. Конгресс обсуждал, может ли в подготовке молодежи иметь какое-то влияние танцовщица или актер Мелвин Дуглас. Весь день. Танцовщица отступила.

Таинственно и по-матерински наполняет снова землю темнота. Под полным южно-морским месяцем воюют японские конвои с голландскими и американскими военными кораблями. Известия еще лишены деталей. Но цветы расцветают.

03.03.<1942. Беверли-Хиллз>

Вечером снова смотрел «Золотую лихорадку» с Чаплином. Чистое, сказочное восхищение. Беспокойная ночь. Лупе нервничает, беспокойна. Чует, подобно зверю, может, это намерение уехать в Мексику. Решил меньше говорить, оставаться спокойным, стать лучше.

Ясное утро. Солнце. Читал письмо Стефана Цвейга. Слишком стар — ему было шестьдесят, — чтобы начать новую жизнь. Стал англичанином — денег достаточно, слава. Думаю, это были плохие известия о войне. Отчаялся, что больше никогда не вернется назад.

По дороге в отель меня уже не сопровождали обычные бабочки-траурницы, сидящие вдоль дорожки для верховой езды и вспархивающие, — вместо них ласточковые клопы, желтые и золотые, в погоне друг за другом.

Звонила Пума. Я перезвонил ей. Долгий разговор обо всем подряд. Говорил с ней хорошо, ничего злого. Следствие моих вчерашних решений.

Огромная, оранжевая, полная луна, одинокая лампа Бога, поднимается над красной световой рекламой, искусственной световой лентой города; древняя свидетельница Рима, Вавилона и Вифлеема, над Явой и Смоленском, над ледяным океаном со смертельными, черными рыбами подлодок, над безымянным, вечным безумием человека, для которого культура является лишь практическим руководством для разнообразного и все более страшного убийства. Наше сильнейшее, точнейшее изобретение есть оружие. Все остальное — побочный продукт. Всегда каким-либо образом используемый для того же. Ученые, исследователи, умнейшие головы, однажды пойманные петлей насилия, — ограблены, порабощены.

05.03.<1942. Беверли-Хиллз>

Умирает солдат*, перед ним фиалка — она становится значимой в этот вечер его жизни, заполняя невеликий горизонт его поверженного тела, последнее, что он видит, вдыхает, обоняет — сжимающийся мир перед ним — утешение в таком малом: в цвете, в форме, в листьях, и переход, в то время как он становится все больше и больше и заполняет собой все небо.

Вечером захватил Лупе в кино. Фильм с Логтоном и Диной Дурбин*. Очень милая. Лупе до трех утра читала «Трех товарищей». Возвращались под теплым солнцем. Траурницы, лисы и ласточковые клопы вдоль дорожки для верховой езды в Н. Родео.

Фрэнсис приехала, чтобы попрощаться. Едет в Ванкувер. Красивая, живые глаза, легкая, гибкая фигура. Прощаемся. Вечно прощаемся. Задумчивая боль — болезненные раздумья.

Э. Людвиг никогда не совершит самоубийство.

Вечером Рут М. Поболтали.

Странное чувство днем — как будто Пума зовет меня. Как это можно — сегодня возвращается ее Габен. Свежие фрезии на столе, все словно на подбор. Заменить — как это просто.