Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Тем временем царю становится известным мнение самого Ибрагима: «Она, государь, очень мила и, кажется, девушка скромная и добрая» (VIII, 27). В дальнейшем у автора для Наташи остаются только два определения: «бедная девушка» и «несчастная красавица».

Светелка Наташи хранит черты патриархальности, допетровского быта: «Тихо теплилась лампада перед стеклянным кивотом, – в коем блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий свет ее слабо озарял занавешенную кровать и столик, уставленный склянками с ярлыками. У печки сидела служанка за самопрялкою, и легкий шум ее веретена прерывал один тишину светлицы» (VIII, 29) [328].

И последняя встреча с Натальей Гавриловной: она видит царского арапа у изголовья своей постели… «Бедный Валериан! – сказала Наташа». Отчаяние героини. «Одна надежда ей оставалась: умереть прежде совершения ненавистного брака. Эта мысль ее утешила. Слабой и печальной душой покорилась она своему жребию» (VIII, 32). Впрочем, в черновике сохранился более оптимистический вариант: «Но молодость восторжествовала над телесной и душевной болезнию Наталья Гавриловна не умерла и совершенно выздоровела» (VIII, 531).

Образ Наташи Ржевской стоит в ряду любимых персонажей Пушкина – вереницы милых русских барышень, дворянских невест. Ее сиротство – важное обстоятельство, отмеченное литературоведами: «Мотив вдовства отца, дочери, растущей без материнского глаза, впервые появился у Пушкина в «Арапе Петра Великого» для оправдания сердечного своеволия боярышни Ржевской, без него трудно совместимого с нравами русской старины, – пишет Н.Н. Петрунина. – Затем этот мотив был усвоен незавершенной повестью «Гости съезжались на дачу»… Упорное возвращение Пушкина-прозаика к образу девушки, возросшей без заботливо-требовательной и нежной материнской опеки, вряд ли случаен и в «Арапе Петра Великого», где мотив этот привнесен в семейные воспоминания извне, и в истории Зинаиды Вольской, и в болдинских повестях, и позднее – в «Русалке», в «Дубровском» и, наконец, в «Пиковой даме» [329].

Е.С.Хаев включил «Арапа Петра Великого» в особую группу пушкинских произведений рубежа 1820–1830 годов – так называемую группу «уездной барышни». Сюда относятся также «Евгений Онегин», «Метель». «Барышня-крестьянка», «Роман в письмах», «Дубровский», отрывки «В начале 1812 года» и «В 179 *году возвращался я». К ним примыкает «Полтава»… В группе «барышня» совершенно отсутствует мотив окраинности и ветхости, но метель, бушующая за пределами усадьбы, так же постоянна, как и в «сироте», будь то буквальная метель, бунт или, так сказать, историческая буря – в «Арапе…» и «Полтаве» [330]. Дополним этот ряд и образом Марьи Ивановны из «Капитанской дочки», осиротевшей, правда, уже на глазах читателей.

В главе XIV «Дубровского» Маша Троекурова первоначально названа Наталией Гавриловной . «Связь с «Дубровским» брошенного романа, – отметил Д.П.Якубович, – естественно была поддержана аналогичной ситуацией – героиню выдают насильно за немилого. Она мечтает о свидании с любимым человеком. Последний из оппозиционного стрельца превратился в новом замысле в атамана «разбойников» [331].

«В самом имени, которое истинный поэт дает своему герою, есть разумная необходимость, может быть и невидимая самим поэтом», – заметил В.Г. Белинский [332].

Имя Наташа – не случайное, Пушкину близкое. Поэт хорошо знал родословную своих предков. Среди них были и Натальи Ржевские, например дочь капитана Матвея Ржевского (1703–1766) и дочь камергера Александра Ржевского (1726–1809), участника переворота 1762 года. Звали Натальей и знакомую Пушкина кн. Голицыну, урожденную Ржевскую-Чернышеву (1741–1837), прозванную при дворе «усатая княгиня» [333].

В творчестве Пушкина имя Наташа встречается, как известно, еще в лицейских вещах. Одно из самых первых дошедших до нас лирических стихотворений «К Наталье» (1813 год, I, 5) посвящено крепостной актрисе Царскосельского театра графа В.В.Толстого. Ей же адресованы стихи в 1-й и 3-й песнях поэмы «Монах» (1813) и послание «К молодой актрисе» (1815). К лицейскому циклу относится объяснение в любви «К Наташе» – камеристке княжны В.М. Волконской, фрейлины императрицы (I, 58) – «Вянет, вянет лето красном (1814) [334].

Лицеист М.А.Корф вспоминал, что «первым предметом любви Пушкина» была Наталья Кочубей (1800–1854), будущая графиня Строганова [335](что косвенно подтверждается пушкинской «Программой автобиографии» XII, 308). Среди светских приятельниц поэта отметим также княжну Наталью Оболенскую (1812–1901), графиню Наталью Тизенгаузен (1810–1899), княжну Наталью Урусову (1812– 1882), фрейлину, будущую графиню Кутайсову [336].