Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Вспомним также, что одним из главных «информаторов» Пушкина по XVIII веку была его родственница – старая фрейлина графиня Наталья Кирилловна Загряжская (см. XII, 316–318).

Пушкин неоднократно обращался к имени Наташа в своих самых задушевных поэтических творениях. Наташа – вариант имени в авторском отступлении «Руслана и Людмилы» (IV, 254) и вариант имени Мария в «Полтаве» (V, 184):

В черновиках «Евгения Онегина» одно из имен главной героини романа – не Татьяна, а Наташа («Ее сестра звалась… Наташа», VI, 189. Оговоримся, что Н.И. Клейман настаивает на прочтении «Параша»).

Одновременно с первой главой «Евгения Онегина» и отрывком «Как жениться задумал царский арап» создается баллада «Жених» («Чудная баллада, – скажет о ней В.Г. Белинский. – В народных русских песнях, вместе взятых, не больше русской народности, сколько заключено ее в этой балладе») [337]. Для нас она представляет особый интерес в связи с тем, что время ее написания совпадает с возникновением замысла романа о царском арапе. Звучит мотив сватовства – в сочетании с дорогим сердцу Пушкина именем Наташа:

В михайловской ссылке Пушкин пишет «Графа Нулина» (он опубликует его в «Северных цветах» за 1828 год, в следующей книжке альманаха будет напечатана глава из исторического романа). И опять любимое пушкинское имя:

Это сочетание – Наталья Павловна – не совсем случайное: так звали петербургскую знакомую Пушкина графиню Зубову, урожденную княжну Щербатову. 3 мая 1828 года П.А.Вяземский в письме к жене описал бал у Олениных: «Мы с Пушкиным… волочились за Зубовой-Щербатовой» [338].

Наташа Ржевская – не первая боярышня с этим именем в русской литературе. «Наталья, боярская дочь» – так называлась известная повесть Н.М. Карамзина, написанная в 1791 году. (Вспомним, что именно ее поразительно быстро научилась читать по складам мнимая Акулина из «Барышни-крестьянки», VIII, 121.)

Ржевская, между прочим, – не единственная Наталья, названная в романе. Пушкин упоминает царицу Наталью Кирилловну, мать Петра, при описании женских нарядов на ассамблее: «Чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кириловны» (VIII, 16). (И вообще, имя Наталья – и стилистически, и с точки зрения исторической достоверности – вполне уместно в романе об эпохе Петра Первого, оно не было чуждым для рода Романовых: царевна Наталья Алексеевна, например, не чуралась литературы и была автором, в частности, «Комедии о пророке Данииле».)

Зимой 1828/29 года Пушкин знакомится на балу у Иогеля с юной московской красавицей Наташей Гончаровой. Он вновь выбирает это имя. На этот раз – до конца дней своих. Вместе с невестой вошла в жизнь Пушкина и ее мать – Наталья Ивановна.

Судьбе было угодно, чтобы и свое последнее «произведение» – младшую дочь, появившуюся на свет 23 мая 1836 года, Пушкин окрестил Наташей.

Пленный швед Густав Адамович – второстепенный персонаж повествования. И в то же время это один из самых психологически и исторически достоверных типов, населяющих пестрый мир пушкинского романа.

Четыре раза (в IV и VII главах «Арапа…») лишь эпизодически возникает образ старого солдата. При этом его место в художественном и сюжетном плане довольно значительно. Начнем с того, что именно благодаря искусству шведа Наташа Ржевская «славилась на ассамблеях лучшею танцовщицей» (VIII, 18). Напомним, что «отец ее, несмотря на отвращение свое от всего заморского, не мог противиться ее желанию учиться пляскам немецким у пленного шведского офицера, живущего в их доме. Сей заслуженный танцмейстер имел лет пятьдесят от роду, правая нога была у него прострелена под Нарвою и потому была не весьма способна к менуэтам и курантам, зато левая с удивительным искусством и легкостию выделывала самые трудные па» (VIII, 19). Первый раз мы видим пленного шведа «в синем поношенном мундире» за обеденным столом у боярина Ржевского. Учитель танцев – последний среди участников трапезы, его «привычное место» – на конце стола, после барыни и карлицы. Правда, за время обеда его роль несколько меняется: пришел царь Петр, и вот уже гости «с благоговением» слушают, «как государь по-немецки разговаривал с пленным шведом о походе 1701 года» (VIII, 23).