Павел Абсолют - Невольница мира. Сборник стихов

В предутренний, неповторимый сон
Я ухожу по странным лабиринтам.
Шаги, нездешним звукам в унисон,
Сливаются с потусторонним ритмом.
И голос, вдруг срывается на крик,
И видятся родные коридоры,
И двери открываются на клик
Нетерпеливой мышки монитора.
Там на окне мерещится герань.
Полы натерты, кресла угловаты.
В смятенье время перешло за грань
Реальную, и бесполезны даты.
Зато я вижу каждую деталь:
Пальто в прихожей с ватною подкладкой,
Стекло в узорах — за окном февраль,
В стакане чай холодный и не сладкий…
Крест-накрест в окнах — символом война.
Вот-вот в подвалы позовёт серена…
В простенке фотография видна
Того, кому не вырваться из плена.
Но крик вороний обрывает сны…
Харон — провидец размыкает вежды:
Усталый мир откинул шлейф войны,
Как женщина, совлекшая одежды.

Бог ипостаси тех широт,
Где длилась молодость. И детство,
Приемля бедности соседство,
Ещё к пустым окошкам льнёт,
Где в глинозёме спят «схоронки»,
С фольгой и ветошью цветной,
И, словно клад, хранят девчонки
Свой рай бумажно-слюдяной.
Мой тёплый Бог послевоенный,
Смешной одышкой поражен,
Ты мечешься в силках вселенной,
Устав от множества имён,
Которым славу воссылают
За тишину среди разрух.
Как жаль, твой слух не принимает
Земную славицу за звук.
Ты не живёшь и не стареешь,
И полубденье, полусон
Существованием не смеешь
Назвать, велик и вознесён.
Займи в душе моей пространство,
Поросшее полынь-травой.
Я не раба вегетарианства,
Но нынче пост приемлю твой.
Любуясь летней пасторалью,
Перевожу твои стихи,
Благослови мои старанья,
Мой Боже, и прости грехи.

Память: русская равнина,
Лог, туманная низина,
Гребень леса, дух костра…
Сон из детства: прятки, Нина —
Незабвенная сестра.
В штопаной авоське лета —
Воздух, добела нагретый,
Грозы, радуги, ветра,
В тополиный пух одеты
Золотые вечера.
Слово каждое волнует…
Вздохи, шепот, поцелуи —
В каждом привкус ворожбы…
Позабыто всё, что всуе —
Свет на краюшке судьбы!

Что он думал, когда просыпаясь в бреду?
Видел дрожь полумрака и серую пропасть рассвета?
Он забыл, что сломался и запил себе на беду,
И глядел в пустоту сквозь нелепость лубочного лета.
А когда от печальных видений слипались глаза,
Он метался во сне, ожидая любви отголоска,
Опускался на дно, и на миг, прозревая в слезах,
Видел странную женщину — руки из мёда и воска.
Он придумал её. И её неземная печаль
Показалась ему воплощеньем вселенской печали…
У Полярного круга дробился холодный хрусталь,
А у самых окон, как безумные, птицы кричали…
И она, поднимая свою кружевную вуаль,
Позвала за собой в голубые сады Персефоны,
Где сквозь морок и прах ледяная маячила даль
И навеки смолкали земные раскаты и звоны.

Мается, вокзал мой столичный —
Суетен и слеп. Ночь двулична.
Сон и стон, и храп, споры, ссоры…
Подождём, Москва, скоро «Скорый»!
Только мимо нас время — вешки,
Поистлели шпал головешки,
Отступил перрон. Хитрым взором
Глянул семафор — хищный ворон.
Матушка Москва, спит Россия:
Наплывают сны: белый, синий,
Красный, как заря — утром мечен!
Отчий «триколор» переменчив…
Плавают в дыму привокзальном
Лязги поездов ближних, дальних…
Светятся огни, снег белеет.
Запад иль восток? — Лотерея!
Утро настаёт с Новым годом.
Люд честной идет крестным ходом —
Это Рождество, слышишь звоны?
Матушка Москва! — Нам зелёный.

Забуду смешное шуршанье столичных причуд
И россыпь неоновых звёзд на ночном развороте
Благие желанья нелепых свершений не ждут,
Тревога угаснет на тёмной сникающей ноте.
Свершилось, скупую молитву услышал Господь!
Валдайских лесов принимаю языческий оклик.
В сосновом настое душа растворится и плоть
Готова сменить полинявший от времени облик.
Изменится время — откажется течь невзначай.
В озера луна упадёт, поплывёт, раздвоится…
А утром дымком вдоль дорог воспарит иван-чай,
Года сосчитает кукушка, незримая птица.

Били молотом, жали серпом,
Хоронили в колодце слепом
В алом пламени бились сады —
Твой народ поседел от беды,
Когда избы палились дотла…
Только ты удержалась, смогла
И на выжженном поле пустом
Возвела свой бревенчатый дом.
Поутихла о прошлом молва,
Схоронили церквей купола,
Но из самого чрева земли
Купола твои вновь проросли.