Шицзин

Когда поднялись мы на северный этот хребет,
Мы ив собирали побеги, пройдя через склон.
Мы слуги царя, и любой и могуч, и силен,
И каждый с утра и до вечера службу несет.
Нельзя быть небрежным, мы знаем, на службе царю,
И я об отце и о матери скорбью горю.

Широко кругом простирается небо вдали,
Но нету под небом ни пяди нецарской земли.
На всем берегу, что кругом омывают моря,
Повсюду на этой земле только слуги царя!
Но нет справедливости в царских вельможах совсем -
Иль я только мудр, эту царскую службу творя?

И скачут, и скачут в четверке моей скакуны —
Справлять бесконечно мы царскую службу должны.
И все в восхищенья, что я не дряхлею еще,
Что мышцы на редкость еще и доныне сильны.
И вот из-за силы своей, из-за крепкой спины
Порядок ввожу я в далеких пределах страны.

Одни, отдыхая, живут, веселясь на пирах,
Другие же служат стране, изнывая в трудах.
Одни отдыхают, в постелях своих развалясь,
Другие в пути бесконечном и в холод и в грязь.

Одни не услышат и крика в покое своем,
Другие в тревоге и заняты тяжким трудом.
Как птицы на ветках, ленивы одни, посмотрю,-
Другие утратили облик на службе царю.

Предавшись утехам, вино попивают одни,
Другие в тревоге — упрека боятся они.
Одни в пересудах вне дома и дома—везде,
А всякое дело другие свершают в труде.

Большую телегу вперед не пускай —
Сам будешь в пыли и песке.
Не думай о многих печалях своих —
Лишь сам изведешься в тоске.

Большую телегу вперед не пускай —
В пыли затуманится свет.
Не думай о многих печалях своих —
В смятении выхода нет.

Большую телегу вперед не пускай —
Покроешься пылью — взгляни!
Не думай о многих печалях своих —
От дум тяжелее они!

Исполнены светом вверху небеса,
Что смотрят на землю, сияя вдали!
Я с войском походом на запад иду
До дальних пустынь этой Цюской земли.
С тех пор, как вторая луна началась,
То в холоде я, то в жаре и в пыли,
И в сердце моем безысходная боль —
То ядом горчайшим его обожгли.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
И слезы мои упадают дождем.
Ужели вернуться домой не хочу? —
Боюсь, что немилости сеть навлечем.

Когда уходили мы в этот поход,
Сменились и солнце тогда, и луна [308];
Не знаю, когда мы вернемся домой,—
Год пройден, приходят к концу времена.
Подумаю, как я теперь одинок,
Как тяжесть забот велика и сильна,
И в сердце моем безысходная боль,
Ни отдыха нет, ни покоя, ни сна.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить
И думой о них моя грудь стеснена.
Ужели вернуться домой не хочу? —
Упрека боюсь, и немилость страшна.

Когда уходили мы в этот поход,
Дни делались теплыми с новой луной.
Не знаю, когда мы вернемся домой? —
Теснят нас дела управленья страной.
Год пройден, проходят к концу времена:
Кувшинки сбирают, снимают бобы...
И в сердце моем безысходная боль —
Сам вызвал я эти невзгоды судьбы.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
Встаю, покидаю ночлег — не уснуть.
Ужели вернуться домой не хочу? —
Пред гибелью страхом сжимается грудь.

Послушайте вы, благородства мужи,
Не вечно бы жить на покое и вам!
Свершайте же мирно на службе свой долг.
На тех опирайтесь, кто честен и прям.
И светлые духи, услышав о том,
Одарят вас счастьем, одарят добром.
Послушайте вы, благородства мужи,
Не вечно и вам отдыхать без забот!
Свершайте же мирно на службе свой долг.
Пусть честный в любви с благородным живет!
И светлые духи, услышав о том,
Исполнят вас благ и великих щедрот.

То колокол громко звонит у реки,
И воды Хуай высоки, высоки.
И сердце поранено болью тоски:
Я полных достоинства наших царей
Забыть не могу, хоть они далеки.

Гудит и гудит этот колокол там,
Хуай поднялась, поднялась к берегам.
И сердце тоскует, и горесть сильна:
Я помню достоинства прежних царей,
Их светлая доблесть была без пятна.