Зимой земля, как нищенка в сермяге,
Дрожит в дырявом рубище бродяги.
Из льда и снега сметаны заплаты,
Но через них проглядывает тело,
Она стыдом и трепетом объята:
В такую рвань ее нужда одела.
Промозглым днем не хочется на волю,
Зато какое в комнате раздолье!
Блажен, кого господь хранит здоровым
И наградил семьей и теплым кровом.
В своем углу сейчас благословенье
Среди домашних, преданных друг другу,
А если для камина есть поленья,
Волшебным замком кажется лачуга.
Слова обычно на ветер бросают,
А здесь они до сердца долетают.
Как хорошо такими вечерами,
Вы б не поверили, не знай вы сами.
На первом месте, угощая свата,
Сидят хозяин и сосед бывалый.
Во рту их трубки, рядом штоф пузатый,
Наполненный венгерским из подвала.
Но им никак не одолеть бутыли, —
Опять полна, как много бы ни пили.
Сидящих потчует хозяйка дома.
Ее обязанности ей знакомы.
Она неравнодушна к доброй славе
И наполняет вновь и вновь баклагу,
Чтобы никто из здешних не был вправе
Назвать ее ленивою и скрягой.
Она все в беспокойстве, все в заботе
И все твердит: «Ну, что же вы не пьете?»
И гости пьют, радушием согреты,
А трубки догорят, берут кисеты
И мнут табак меж пальцев для набивки.
И как блуждают в доме кольца дыма,
Блуждают так же мыслей их обрывки
О прежней жизни, пролетевшей мимо.
Кто большей частью все оставил сзади,
Тот любит вспять смотреть, вперед не глядя.
К столу присели юноша с девицей,
Что прошлое? Им будущее снится.
Не беспокоит их, что было прежде.
У них все впереди, а не за гранью.
Их души сблизились в одной надежде
И смотрят вдаль сквозь чад очарованья.
Они молчат, но как красноречиво
Их взгляды обличают их порывы!
А близ камина, у его решетки,
Мал мала меньше детвора-погодки.
Они из карт игральных строят башни
И валят на пол их без сожаленья.
Что завтрашний им день, что день вчерашний?
Им важно настоящее мгновенье.
Как много в этой комнате ютится:
Что было, есть и что еще случится.
Хлеб надо завтра ставить спозаранку.
Над ситом и мукой поет служат: а.
Перед окном гремит бадья в колодце, —
Соседский конюх лошадь на ночь поит.
Цыганской скрипки отзвук раздается,
И контрабас на чьей-то свадьбе воет.
Весь этот шум снаружи, сбившись в кучу,
Приобретает в доме благозвучье.
Снег падает без устали, и все же
Черным-черно в потемках бездорожье.
Прохожий в это время очень редок.
Вот с фонарем бредет домой гуляка
И, за угол свернувши напоследок,
Внезапно тонет под покровом мрака.
Но любопытство в комнате задето:
«Кто б это мог пройти теперь? Кто это?»
Пешт, январь 1848 г.
Есть ли в Венгрии хоть горсть земли такая…
Перевод Л. Мартынова
{111}
Есть ли в Венгрии хоть горсть земли такая,
Что венгерской кровью не орошена?
Но куда ж потоки отчей крови скрылись?
Перекрасить землю внуки ухитрились —
Черной от позора сделалась она!
И звучит здесь ложью истина простая,
Что не могут зайцы быть потомством львов.
Вы, отцы-герои, люди львиной силы,
Если б вы сегодня встали из могилы,
Вы б от этих хилых отреклись сынов.
Тщится это племя толковать о предках,
Тщится похваляться славным прошлым их.
Нами день грядущий станет ли гордиться?
Нет! Он, вероятно, даже устыдится
Вспомнить поколенье наших лет лихих!
Что нам! Прозябаем, будто мы — скотина:
Лишь бы только хлебом брюхо нам набить.
За судьбою мира нам уж не угнаться:
Мы не входим в круг великих наций,
Умереть не смеем, не умеем жить!
Стыд! Ведь в книге жизни некогда стояли
Мы на первом месте. Разве так сейчас?
Ничего не значим и в обоз попали!
Те ж, кто нам когда-то ноги целовали, —
О, позор отчизне! — заушают нас.
Горе мне! Я знаю: горе мне и горе,
Ибо я бичую своего отца.
Но, его бичуя, я себя терзаю.
Знаю: величайший грех я совершаю —
Землю оскорбляю, как и небеса!
Что же! Пусть как хочет бог меня карает,
Пусть страданья будут во сто крат сильней,
Но тебя, отчизна, бичевать я буду,
Сердце не забьется у тебя покуда
Иль не лопнет сердце здесь, в груди моей!
Пешт, январь 1848 г.
Знамя
Перевод Л. Мартынова
{112}
Что строчит твоя игла там?
Ты не ставь заплат к заплатам!
Та ль забота перед нами?
Шей, жена, скорее знамя!
Читать дальше