Гауссу Диавара - Черные звезды

Вот тут-то,
Очевидцы говорят,
Взорвался вождь,
Как пушечный снаряд.

Ты помнишь ли, зачем ты был отправлен?
Ты, может быть, французами отравлен?
Они пришли сюда — не мы в Париж.
Кончать восстанье? Нет, сынок! Шалишь!
Жил среди нас великий Сундиа́та.
В сердцах потомков это имя свято.
Героями прославлен наш народ —
Мы знать должны их всех наперечет!
Вот так-то, сын… А эти, из-за моря,
Падут, свою отчизну опозоря.
Они — французы? Клятву мы даем:
Мы Франции такой не признаем!
Цветы и травы губит град в саванне,
Но баобаб не гибнет в урагане.
И ты борись! А упадешь в бою —
Не вздумай плакать и твердить молитву.
Отдай винтовку верную свою
Товарищу: пусть он продолжит битву!

Я вижу,
ты совсем не патриот.
Поверь, отец, —
мне жаль тебя.
Конечно,
образованья ты не получил…
Пойми:
дороги наши
подобны рекам.
Всяк плывет туда,
где счастье светит.
Ты — сильный кормчий.
Так по теченью
направь страны пирогу,
не стремись
наперекор волнам,
иначе
разобьешься и утонешь
с гребцами вместе…
Прекрати войну —
ступай на добрый пир.
Мир заключи
с сильнейшими.
Кокосы,
бананы,
сало —
вот что нужно им.
Так стань купцом,
отец!
Пускай твои солдаты
прилежными работниками станут
Торгуй себе, отец,
своим добром,—
торгуй как вождь
и добрый гражданин.
А если не послушаешь меня,
знай: я тебе не сын.
Пойду к французам
и вместе с ними укрощу тебя,
как буйвола взбесившегося!
Сдайся!
Во имя счастья сдайся!
Во имя процветания народа!

Нужны ли нам высокие слова,
Когда в цепях везут на острова
Твоих друзей, когда под посвист плети
Мужчины плачут, мрут как мухи дети?..
Умрут не все — и вот живой товар
Ловкач-купец погонит на базар,
И до могилы жалкий черный скот
Гнуть спину будет на своих господ…
Нужны ли нам слова, когда народу
Запрещено и думать про свободу,
Когда мы все — рабы в своем краю,
Когда налогом родину мою
Терзают белые, когда введен запрет
На право жить, — нужны ль слова нам? Нет!
Мы в битвах отстоим свои права.
Ответь мне, сын: нужны ли нам слова?..
Мы не придем к захватчикам с поклоном,
Не подчинимся мы чужим законам,
И в солнечном отечестве своем
Мы — против дружбы всадника с конем.
Мое решенье, сын мой, непреклонно:
Мы боремся за право мирно жить.
И только кровью этот спор решить…
Ты будешь командиром батальона.
Ты на чужбине позабыл о том,
Как славно бил французов, а потом
С победой правой возвращался в лагерь,
Везя трофеи: пушки, ружья, флаги…
Запомнилась мне, сын мой, речь твоя
Перед отъездом в дальние края:
«Держитесь, воины, границы леса
От Вассулу, — сказал ты, — до Тинкессо.
От Туколера до Фута Джалон.
Наш враг повсюду будет побежден!
За морем будет сниться мне мой дом:
Не верю в дружбу всадника с конем.
Я еду к белым, чтобы доказать им,
Что быть рабом не может сын вождя.
Я им скажу: „Кто солнцу шлет проклятья,
Тот у небес не вымолит дождя“.»

Я не желаю слушать!
Надоело!
Вернусь в Париж —
он мне дороже,
чем этот дикий край,
лишь по недоразуменью
считающийся родиной моей.
Ну, что ты смотришь на меня,
как лев
на зайца?
Я не боюсь! А ты…
Мне жаль,
что ты погибнешь
позорной смертью.
Ты будешь
оплакивать тот час,
когда решился
напасть на белых.
А белые
тебя отпустят
на все четыре стороны:
иди, мол,
и пережевывай свою вину.
И ты
с сумою нищенской
пойдешь по деревням,
ты —
бывший вождь,
отвергнутый историей,
и сыном,
и народом.

Я — Самори. Я горд своей судьбой.
Грядущий день рассудит нас с тобой.
Ты предлагаешь мне французам сдаться?
Я буду драться, сын! Я буду драться!
Я знаю, что враги мои сильны.
На смену мне придут мои сыны,
Не ты — другие. Их у нас миллионы.
Не счесть их математикам Сорбонны.
Они — народ. Пока под крышей хижин
Я босоногих ребятишек вижу,
Я знаю: смена воинам растет
И в грязь не будет втоптан мой народ.
Народ мой — слон. Он мчится напролом.
Он в ярости сметает все кругом…
Открой глаза, мой сын: какой простор!
Здесь все твое — пески и кряжи гор.
Здесь все принадлежит тебе по праву.
Здесь шелестят дожди и пахнут травы,
Родит земля — все для тебя, а ты
Плюешь на все в припадке слепоты,
Предав страну, уходишь с поля боя…
Военный суд решит, как быть с тобою.