Array Антология - В координатах мифа

Всю разницу почувствовал в кармане,
Закинув руку под чужой пиджак.
В моей засевшей за подкорку ране
Вопросы «где?», «зачем?» и «как?»

Не застоялись, но переродились,
И каждой черточке уже потерян счет.
А чем они, они-то чем гордились?
В кармане лишь бухгалтерский учет.

В моем же – грязь – размокнувшая глина,
И что захочешь из нее лепи.
И если смерть – лишь гул и треск камина,
То жизнь – тончайшая моторика руки.

В Москве уютно, как в Таджикистане,
Ну разве только пальмы не растут.
И ты не видишь дна в своем стакане,
Что на восточной долготе минут:

2 х 37 – дубляж подобен дроби,
Одиннадцать пятерок – синий лед.
Старик стоит, стоит в зеленой робе,
Над головой взлетает самолет,

Огни, салют… – не так, как в сорок пятом!
На северной холодной широте
Он был героем, мужем и солдатом.
А ты в сети с патриотичным матом
Сдаешь Славянск «какой-то гопоте».

Под ногами хрустит, как чипсы,
Опавшая прель, и листва
Последним покровом ложится
На вечно сырые дрова.

Наземный фонарик мигает,
Компания гопников пьет.
Никто не поймет, не узнает,
Кто в домике старом живет.

Заходит в осенние чащи
И с порохом курит мундштук.
Быть может, ненастоящий…
В закрытые ставенки: «тук!»,

Калиточкой крашеной: «скрип» —
Смешная ветра игра.
А между поваленных лип
Растет временная дыра.

И ты, попадая в нее,
Выходишь немного другим.
В заброшенном доме твоем
Пугающий ждет псевдоним.

Клубится под сумерки щель
И встреча миров не сладка,
Как та придорожная прель
И призрачный свет с потолка.

Всегда я с Пушкинской ходил в Литинститут,
Хотя с Тверской, конечно, было ближе.
Не экономил этих двух минут
Я по причине той, что нужно слышать

Звук собственных шагов в виду лица
Поэта древности глубокой, что не скроет
Ни звона колокольчиков конца,
Ни палочки начальственной, что строит

Шеренги и когорты молодых
Под флагами цветастее фиалок.
А мы даем их времени под дых
И раздуваем тлеющий огарок

До пламени мартеновской печи,
Где языками дантового ада
Готовятся украдкой кирпичи
Из нового культурного уклада.

Пройдет эпоха, жерла отопрут,
Зальют водою раскаленный кегль.
И он проступит, строки поплывут
От берегов мерцающей Онеги,
И с Пушкинской падут, как снеги,
На названный вначале институт.

Я чувствовал себя Алисой
В Стране чудес,
Принимая вес
Языка.

Для меня значителен лес,
Пускай из него мука
Несъедобна.

Я думаю, это подобно
Чему-то свысока,
Но непонятно сбоку.

Я внятно сказал «пока»
Тривиальному року.
Общему, как айфон,
Коктейльная смесь, интернет.
Нора пошла под уклон,
И больше меня здесь нет.

Вы видите только тень —
Прообраз пути к иной
Реальности, как ступень,
Идущую за немотой.

Я по-другому начал видеть мир
И в нем дышать и слушать по-другому.
Хоть говорят, что это слишком ир —
Рационально. В пику дорогому,

Престижному и модному,
Назло известности ничейной и провальной,
Я небогат и не мелькаю, но
Со мною шар, со мною шар хрустальный.

В моем столе живут страницы дней
Мной прожитых, пролистанных, и память
На них пролита через рифму. Ей
Позволено шептать, что к ним добавить,

А остальное в прочее сложить,
Статистику провалами испортив.
Я научился по-другому жить.
Сверкает шар, подрагивает кортик.

Свежесть с улицы доносится предвзято —
Я тебя не похвалил открыто.
Прорастают гроздьями опята
В голом пне, но глубоко зарытом.

Дальний лес и комната пустая,
Грустный пес у ног грызет калошу.
Если лямки рюкзака растают,
То спина удержит эту ношу.

Выходи тропинкой на прогулку,
Оставаясь в комнате стеклянной:
Каждый звук в лесу отныне гулкий…
И полыни запах… оловянной.