Array Антология - До горизонта и обратно

Разговаривая с женой, он разминал в пальцах сигарету. Она отчетливо пахла сырым запахом табака. На ночь он оставил пачку на балконе, и сигареты слегка отсырели.

Потом Жанка успокоилась, отдышалась и сказала:

– Приезжай к двенадцати. Раньше меня не заберут.

Перелезая через невысокое ограждение в скверике на пути к больнице, он зацепился ботинком и рухнул в снег. Поднявшись, он растер снег по лицу руками, как бы умываясь. Сегодня он еще не умывался. Потом он осмотрелся. Это был Даниловский район. То, что он видел вокруг, ему в целом понравилось. Светило неяркое солнце и было не по-московски тихо. Но это был не их район. Жанка не раз говорила, что районы делятся на «свои», «нейтральные» и «чужие». Андрей подумал, что этот, должно быть, относится к нейтральным.

Больница была старой и заслуженной, здание медицинского учреждения было построено еще в прошлом веке. Оно было выполнено в классическом стиле, в нем сочетались спокойное достоинство и обстоятельность, и Андрею это понравилось.

Жанка встретила его в коридоре больницы, они присели на диван. Она была очень бледна; сквозь ее тонкую кожу просвечивались синие жилки. Но она была спокойна; на ее лице читались теплота и радость от встречи с мужем.

И лишь единожды за короткую встречу она тоскливо усмехнулась, чуть скривив губы:

– Видишь, как получается… Видно, рано нам еще второго. Не время. Ну, тебе второго, а мне-то, на минуточку, третьего! Но, ты знаешь, я обязательно попрошу, чтобы меня не сильно там… попортили. Меня уже спрашивала врач, собираюсь ли я еще… Я ей ответила, что, допустим, собираюсь, и что? Тогда она сказала: «Тебе-то куда? Тут молодые-то бездетные, а у нее двое! И сколько тебе лет – не забывай!». Потом, правда, смягчилась…

– Жан… ты боишься? – спросил он.

Она вздохнула и опустила глаза:

– Ну, есть немножко… Себя жалко. Никого живого там, – она показала глазами на живот, – уже, видимо, нет…

Он возвращался из больницы, и в его голове крутились строки. Совершенно неуместные стихи крутились у него в голове:

«Что за! – раздраженно подумал он – Вот же привязалось!» Он начал анализировать строчки, силясь выяснить причину, по которой они столь необъяснимо вплыли. Скоро ему это удалось. «Он уважать себя заставил…» относилось, конечно, вовсе не к пушкинскому дяде, а к високосному году. Час назад на пути в больницу он вспомнил, что нынче високосный год. Мало того, сегодня 29 февраля, самый что ни на есть… лишний, ни к чему не рифмующийся день. Он всегда немного опасался високосных годов. Он знал, что от них не следует ожидать ничего хорошего. Вот так, неосознанно, он и приписал високосному году стремление заставить себя уважать. Так они обычно и всплывают, всякие обрывки – стихов там… песенок… как бы ниоткуда, а на самом деле – очень даже к месту…

После этого его сердце в очередной раз пронзила острая жалость к Жанке. Потом она сменилась чувством горькой опустошенности от несбывшихся надежд. Потом он перекинулся мыслями на родителей и пожалел, что Жанка поторопилась сообщить его маме о беременности. Затем он вспомнил о Сашке, который ждет его дома, и, вспомнив о нем, испытал болезненный прилив нежности. Тогда он сразу весь подобрался и ускорил шаг.

Уже месяц прошел, как он бросил Катьку ради одной невероятной девушки с работы. Жанна была на несколько лет старше его и Катьки, но несла в себе такой заряд женской прелести, а главное – настолько ему подходила как человек, что не предпочесть ее он был не в силах.

В последнее время он не любил жену, ему не было еще двадцати пяти, и он лишь недавно вошел в свой расцвет. Войдя в мужской расцвет, он впервые увидел свои возможности и начал осознавать свои истинные желания и вкусы.

Когда на работе появилась Жанна, он погрузился с ней в нежнейший и полный страсти роман, подобного которому у него еще не было. Никогда еще не случалось, чтобы женщина с такой легкостью заполнила собой, своим естеством все неровности и трещины его души, – и тело его тоже никогда столь сильно не трепетало. Он был без ума от всех ее милых особенностей, но это было вторичным. Главным же было то, что в Жанке заключались стихия, секрет, экстракт всех женщин на Земле, манящий, податливый и беспощадный.

Погрузившись в новую любовь, он внутренне начал готовиться к разрыву с женой. Он начал готовиться к расставанию с милой домашней Катькой, к которой еще в институтские годы присох сердцем. С тех пор у него словно новое сердце выросло, а старое высохло, но несмотря на то, что старое почти умерло, оно оставалось присохшим к Катьке и продолжало тянуть и болеть и превратилось в вечно болеющий орган.