Нина Кондратковская - Сердце-озеро

Возвращались домой
На постой беляки.
Видят —
Степь окропили
Огни-светляки.
Аж до самой горы
И по склонам седым
Алый дым расстелился,
Невиданный дым!
То ли сотни костров,
То ли руды в печах,
То ль раздул богатырь
Исполинский очаг.
И горячие звезды
Стояли, лучась,
Над приспущенным небом,
Как в траурный час…

Громы грохали.
Трубно тревогу играл
От Уфы до Челябинска
Южный Урал.
Бился Блюхер,
Ведя огневые полки,
Шли Каширины-братья
Да их земляки.
Утверждала Республику
День ото дня
Комиссаров погибших
Большая родня
И писала победно
На красном листе
Все, что сердцем увидели
Смертники те.

Молодая бригада
В весенний буран
Дружно рыла
Для домны своей котлован:
— Глянь, ребята!
Патрон от нагана пустой!
— И останки убитых…
— И шлем со звездой.
— Зарывайте поглубже —
Простят мертвецы…
— Как же так?!
Это ж красные,
Наши бойцы!
— Так ведь домну мы ставим —
Не бабушкин крест:
Сразу — памятник,
Вечный огонь
И оркестр…

Прогудела им домна
Могучим гудком.
Осенила их домна
Горячим венком.
В лихолетье сломила
Фашизму хребет,
Жгла каленым железом
Чумной его след.
И стоит «Комсомолка»
В бессменном строю,
Горновые на ней
Каждый день, как в бою.
И Магнитки металл,
Сотворенный в огне,
Чудотворным потоком
Течет по стране.
И поныне горит
Над Магнитной горой
Негасимое зарево
Алой зарей.
И сердца комиссаров,
Как вечный заряд,
Бьются в доменной летке
И в небе парят.

Зори горькие, как рябина.
Две папахи. Два карабина.

Две гранаты у правого бока
Да четыре горячих ока.

Зори стылые потемнели.
Расступились пеньки да ели.

Двое хлопцев — одна задача.
Жизнь одна — либо смерть в придачу.

А на хуторе — вой гулянки:
Банда тешится на полянке.

А в сарае парнишка связан,
Ждет допроса и смерти разом.

Карабины — с плеча — в солому.
Сняли шапки. Плетутся к дому.

Подошли с поясным поклоном,
Мол, попотчуйте самогоном.

К вам на службу пришли мы, братцы, —
Принимайте гулять и драться.

— Го-го-го! — заорала орава. —
Ой, хитрей не придумать, право!

А какую ж вам дать проверку?
На какую вас мерить мерку?

К атаману бровастый дядя
Подошел, на парнишек глядя:

— Там, в сарае, мы повязали
Голодранца из красной швали.

Дай-ка малым его на расправу,
Пусть придумают казнь по нраву.

— Хоть недавно у нас ты, леший,
А смекнул, как братву потешить.

Задал ты сосункам работку!
На-ка кружку да пей в охотку.

Дядька пьет. Дядька смотрит колко:
— Слышь, дружки? Обмозгуйте толком.

Парни поняли с полувзгляда:
Дело трудное сделать надо!

Дядька бровью повел с опаской,
Будто делом, занялся пляской.

Вышли трое. Как на параде.
Пленный спереди, двое сзади.

Банда ревом троих встречает,
Хмель ей головы врозь качает.

Дядька пуще других хохочет,
Кукарекает, словно кочет.

— Будет праздничек вам на славу!
Приглашает в избу ораву:

В хату втиснулись в шуме-гаме,
Заплетаются сапогами.

Дядька двери припер:
— В порядке!
Дядька — хлопцам:
— Давай, ребятки!

Две гранаты. В окошке грохот.
То ли визг, то ли смертный хохот.

В очумелых бандитов пули
Карабины в упор воткнули.

Пленный тащит солому к дому,
Дядька спичку сует в солому.

Зори мечутся по-над крышей.
Ни один из дверей не вышел.

А шестнадцать копыт веселых
Забивают ковыль в проселок.

Вьются зори червонным хмелем,
Скачут четверо к темным елям.

На экране лопаты мелькают.
Стройка — в штурме ударных атак.
— Это техника съемки такая, —
Поясняет какой-то чудак.
Да вглядитесь вы зорче в эпоху,
Что легенды живые таит,
У грабарки побудьте немного —
Та телега в музее стоит.
Отскребли с нее глину и деготь,
Натянули на стойках канат,
Под табличкой «Руками не трогать!»
Уникальный застыл экспонат.