Array Антология - Тропинка в дивный сад

В целые недели
На исходе сил
В реки, что мелели,
Ливень лил и лил.
Лилий колыбели
(В них текла вода…)
Гибельно белели
С кипени пруда, —
Призрачней и падче
В гномонах секир, —
Сумрачный, но зрячий
Глаз наставя в мир.
А с небесной кручи
Под навес из грез
Приходил дремучий,
Мхом поросший пес.
Лапы клал на пламень
И смотрел на свет, —
Как заблудший Ангел —
В мандалы Всевед.
И скользили зубья
В паводках огней,
И слетали струпья
На циновки дней…

Перебивая запах яда
Предвосхищением глотка,
Как калька: чашка с шоколадом
На свет прозрачна и – легка, —
А в ней —
Криолло… Форастеро…
(Олмеков царственный секрет)
– И Три-ни-та-рио мис-те-ро
Сплели изысканный букет.

У продавщицы на прилавке
Лежат конфетные щипцы,
И, бабки-липки на булавке:
Стекают лавой леденцы,
А рама, стегнутая ветром,
Грозит разнесть прилавок в хлам —
И занавеска как конфета
Прилипла к сладостным рукам,
И эта девушка – (с которой
Мы четверть часа переждем) —
С конфетной сладостью
И шторой,

Под золотым ее дождем, —
Как я грущу, что нет Хайяма!..
На эти ситцы… сипотцы…
А небо рвется синью шрама,
И сыплет капли-дохлецы, —
И, занавески сотрясая,
Окно заглатывает высь —

Какая хрупкая Даная,
Какая прожитая жизнь…

У одиночества тусклы окна, стеклянны двери.
Мертвые бабочки по углам, цветы несвежи —
В Доме напротив Луны живут лишь Веры.
Надежда порой заходит. —
Но чаще реже.
Ночь в терракоте оранжево-красной лампы
(Лавы, когда-то бывшей Драконьей кровью)
Жжет лунный гелий… (сбиваясь огнями рампы,
Коты и звезды лезут на крышу —
Заняться любовью. . . . . . . . . . . )
И я пишу тебе это, vale et amo.

Я думаю, что стало с янтарем.
Могильный червь как лакомство какое
Его изгрыз?
Старуха ль под тряпьем
Почуяла дыханье золотое —
И, нехотя, тайком перекрестясь, —
Позарилась, взяла его – у мертвой?
Так Время,
В спицах вечности вертясь,
Становится для нас смолой, растертой
В кругах
Твоих таинственных дерев,
В огнях
Твоих погасших побережий…

Янтарь, янтарь…
На шейках королев
Ты стал петлей, затянутой и нежной.

Исчиркана чернилами в букварь,
С колючей детской кляксою и датой,
Жизнь кончена, пора гасить фонарь…

Здесь только смерть, —
Последний соглядатай.

О двойственность имен,
О время – и скольженье
Сплошного лета лет —
В какие рубежи…
Ледеющий прибой замрет в одно движенье,
И ракушка в песок затертая лежит…
Мой камень – хризопраз,
Мне имя – безымянность!
Безмолвие огня, беззначие воды.
В без-образность стиха – шлестящая багряность,
Туманность белых крыл
Под сумерек бинты.
Где летняя жара, где мед сосновых стружек?
И я смотрю, в ладо… шшш!.. дыханье притая,
Как золото дрожит на шкурице лягушек
(Ткачами паутин – сплетенность бытия…),
Как радуга, раздав спеленутые стразы,
Доигрывает жест, улыбку… Цокочи,
Мушиная семья…
Шурк – ящерка вылазит —
И выглазит тепла последние лучи…
Над белькой хризантем метнется страшный идол —
Мохнато-рыжий шмель, сдувая свечки ос…

Настанность красоты (ей имя хризолида…),
Тяжелый ток светил и раковин – на плес.

Сумерки года. Туман на косе.
Время – задумчивый инок.
Боже ж ты Боже, топить в бирюзе
Хворост полночных снежинок!..
С этой безмолвной звездой на весу
Неба волшебная рама…
В белом лесу, в одиноком скиту,
И – ни дороги, ни храма…