Array Антология - Тропинка в дивный сад

«… Бывало, горбунья-Шишига,
Синея зубов гоноблей,
Как поп деревенский расстрига, —
Притащит мешок с коноплей».
«То хлеба, то водки канючит,
То высыплет в воду табак».
«А кот в жерновах замяучит?
Прогнать бы отродье, – да как?»
«Где стиснула вишня-смуглянка
Ветлу (не блеснула б Луна)
Утопленник аль Омутянка
Придвинется тихо со дна».
«С очами песчаного цвета,
Закружит тебя, обоймет…
Бежать, оттолкнуть бы…
Да где там…
А пальцы прозрачны как мед».
«А утро на солнце богато.
Храбры: «Мол, слыхали брехню»,
Затеют возню мельничата —
«Кому нынче спать на краю?»
«Но мельник, – что черт для монаха —
И тот ведь сточил коготок,
Спознавшись с такою девахой. —
На лопасть порты наволок!»
«Смотри, припозднившийся путник!
Минуй неприветливый Дом…
Помилуй мя, Святый Заступник! —
Лихое творится кругом».

«Размолот, по ветру развеян
Волшебный пшеничный завет…
И слова такого – Рассея —
Однажды окажется – нет».
«Двулик и крылат Люцифер твой,
Влачащий державный ярем!
И ты перемолешься жертвой,
Как все, что становится всем».

«Корявая, вросшая в землю,
Корнями сосущая глубь,
Яга, стерегущая мельню,
Распружила снежную крупь».
«А в звездах, как Мельничный короб
Задела рука седока, —
Средь хлябей небесных и хвороб,
Блесной расплескалась мука».
«И чудится: в вьюжеве, в вое,
В Рождественском хрусте снегов
Скрипит колесо золотое,
В леса отгоняя волков».
«Но тел вороненые тени
Кидаются в окон гробы.
На мельнице слышится пенье
И смех, и слова ворожбы…»
«И Дом тот, и мир этот – в Ад бы —
С душой керосиновых ламп…
Все полно предчувствием жатвы…»

Принесли из хибары седлышко.
Побежали кони, с утешностью
Неприрученною нежностью
Раздышаться – с мороза в теплышко.
Не наученные нежности,
Хлесткой правдой располосованы, —
Отшатнувшись в ладони снежные,
Расхлебали, что ало-солоно.
Расплескалась дешевой лампочкой
Жизнь, как будто она и нежита.
Неприкаянная, ай, нежность та
Трепыхалась у света бабочкой.

В саду, где плакал и Гафиз —
Любили – и прощали,
Светился белый кипарис
В слезах моей печали…
Летели годы, как столбы
По радугам разлуки.
Но ты вернулся, и шипы
Тебе кололи руки.
Я розу бросила в овраг,
Где никли бересклеты,
В сорочью пустынь,
В жесткий мрак
На водах Сточной Леты…
Прошла зима, белым-бела,
Пургой по снежным висам,
И роза алым расцвела
Над мертвым кипарисом…

Ты слово дал,
Но слово – раб лазури и позора,
А роза падала на лап —
У верного Азора.
К душе притиснулась тоской
Кладбищенской ограды,
Я там, где сумрак и покой,
И жухлых листвиц смрады…
Но жив… но зол еще старик,
Азоркин… еле-еле,
И ливень льет за воротник
Моей несчастной Неле.

Как ребрышки танцующей собачки
Породы такс – сочетанно-легки,
Нежнейшим дефиле балетной пачки
На шампурах томятся шашлыки!
И солон жар. Облизывая губы,
Грузин, абхаз? – раз в раз —
Гаргантюа,
Сдирая абрикосовые шубы,
Гоняет поваров, па-де-труа.
Киндзмараули – вкус с царапкой глины.
А хочешь, этикетку поменяй:
(Кивок невозмутимейшей горбины) —
И пред тобой Радеда иль… Токай!..
Три пары босоножек – к полотенцу,
Гранатом обгорелая спина.
Стихи и море – грохотом по сердцу.
И где-то далеко еще война.
Отвесный свет
Скользит наждачной дертью
По синьке гор; заката ждет старик…
И ветер пахнет порохом и смертью,
И бабочек относит на ледник.

Как шулер, смерть откроет два туза —
И рухнет мир, в осколках нас рассея.
Вот отчего у загнанного зверя
Легка душа, легки, пусты глаза.

Но жизнь идет.
Цинготная лоза
Обнажена.
Октябрь. Закат – алея…
Мы пьем вино, в конец игры не веря.
И стоит свеч их пьяная слеза.

Еще мы здесь, на золотом крыльце.
И весело проклятье родовое.
Еще нам не видать на жеребце
Драконьих крыл – и зло почти святое,
И так печальна флейта во дворце.

Но где был дом, там поле золотое…

Все страхи смертного ума,
Как это ни парадоксально,
В подкрыльях звезд,
Во тьме сусальной
Всеутверждающего сна…
Но пьем мы жизнь —
И пьем до дна!
Познал закон Вселенной Веллер,
Но от щедрот ее отмерил,
Увы, – Господь – чуток дерьма,
Немного страсти…
Самомненья
Удел, а прочим нищету;
Тем – диалектику сомненья,
Тем – нудной истины тщету,
Что всем нам смерть
В объятья ляжет…
И потому бессмертны мы,
Смиряя тело плотской жаждой —
И синергетикой – умы!