Александр Галич - Стихотворения и поэмы

Врач сказал: «Может, день, может, два,
Он и счас уже дышит едва».

Пахнет в доме горькими лекарствами,
Подгоревшим давешним обедом,
Пахнет в доме скорыми мытарствами
По различным загсам и собесам.

Врач сказал: «Ай-ай-ай, вот-те раз!
А больной-то, братцы, помер у нас».

Был он председателем правления,
Но такая вещь житье-бытье,
Не напишешь просьбу о продлении,
Некому рассматривать ее.

Врач сказал: «Извиняюсь, привет!»
Ждал врача подгоревший обед.

У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца!
И лошадь на парады выезжала,
И маршалу про жабу ни словца.

В маршал, бедный, мучился от рака,
Но тоже на парады выезжал,
Он мучился от рака, но, однако,
Он лошади об этом не сказал,

Нам этот факт Великая Эпоха
Воспеть велела в песнях и в стихах,
Хоть лошадь та давным-давно издохла,
А маршала сгноили в Соловках.

А начальник всё, спьяну, про Сталина,
Все хватает баранку рукой,
А потом нас, конечно, доставили
Санитары в приемный покой.
Сняли брюки с меня и кожаночку,
Все мое покидали в мешок,
И прислали Марусю-хожалючку,
Чтоб дала мне живой порошок.

А я твердил, что я здоров,
А если ж, печки-лавочки,
То в этом лучшем из миров
Мне все давно до лампочки,
Мне все равно, мне все давно
До лампочки!

Вот лежу я на койке, как чайничек,
Злая смерть надо мною кружит,
А начальничек мой, а начальничек,
Он в отдельной палате лежит.
Ему нянечка шторку повесила,
Создают персональный уют,
Водят к гаду еврея-профессора,
Передачи из дома дают!

А там икра, а там вино,
И сыр, и печки-лавочки!
А мне — больничное говно,
Хоть это и до лампочки,
Хоть все равно, мне все давно
До лампочки!

Я с обеда для сестрина мальчика
Граммов сто отолью киселю,
У меня ж ни кола, ни калачика,
Я с начальством харчи не делю!
Я возил его, падлу, на «чаечке»,
И к Маргошке возил, и в Фили,
Ой, вы добрые люди, начальнички!
Соль и гордость родимой земли!

Не то он зав, не то он зам,
Не то он печки-лавочки,
А что мне зам! Я сам с усам,
И мне чины до лампочки,
Мне все чины да ветчины
До лампочки!

Надеваю я утром пижамочку,
Выхожу покурить в туалет,
И встречаю Марусю-хожслочку, —
Сколько зим, говорю, сколько лет!
Доложи, говорю, обстановочку,
А она отвечает не в такт —
Твой начальничек дал упаковочку —
У него получился инфаркт! —

На всех больничных корпусах
И шум, и печки-лавочки,
А я стою — темно в глазах,
И как-то всё до лампочки,
И как-то вдруг мне всё вокруг
До лампочки…

Да, конечно, гражданка гражданочкой,
Но когда воевали, братва,
Мы ж с ним вместе под этой кожаночкой
Ночевали не раз и не два,
И тянули спиртягу из чайника,
Под обстрел загорали в пути…
Нет, ребята, такого начальника
Мне, наверно, уже не найти!

Не слезы это, а капель,
И всё, и печки-лавочки,
И мне теперь, мне всё теперь
Фактически до лампочки,
Мне всё теперь, мне всё теперь
До лампочки!

Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
Пару «рижского» и керченскую сельдь,
И отправился я в Белые Столбы
На братана да на психов поглядеть.

Ах, у психов жизнь, так бы жил любой:
Хочешь — спать ложись, а хочешь — песни пой!
Предоставлено им вроде литера,
Кому от Сталина, кому от Гитлера!

А братан уже встречает в проходной,
Он меня за опоздание корит,
Говорит — давай скорей по одной,
Тихий час сейчас у психов, — говорит.

Шизофреники — вяжут веники,
А параноики — рисуют нолики,
А которые просто нервные,
Те спокойным сном спят, наверное.

А как приняли по первой первача,
Тут братана прямо бросило в тоску,
Говорит, что он зарежет главврача,
Что тот, сука, не пустил его в Москву!

А ему ж в Москву не за песнями,
Ему выправить надо пенсию,
У него в Москве есть законная,
И еще одна есть — знакомая.

Мы пивком переложили, съели сельдь,
Закусили это дело косхалвой,
Тут братан и говорит мне: «Сень, а Сень,
Ты побудь тут за меня денек-другой!

И по выходке, и по роже мы
Завсегда с тобой были схожими,
Тебе ж нет в Москве вздоха-продыха,
Поживи здесь, как в доме отдыха».