Татьяна Абрамова - Я смотрел на закат

Не уходила она вспять,
Не пряталась и не стыдилась.
Она с душой моей бурлила,
Она за нас с тобой молилась.

Рябила, отражая день,
Слепила мне глаза усталость,
А чайка мне была, как песнь,
И много всё ж душе осталось.

А за кормой, куда-то вдаль
Летело нашей жизни эхо.
Несла река мою печаль
И таяла полоской снега.

Речной вокзал,
катамаран,
И чайки за кормой,
Мою судьбу
ты предсказал,
Речной катамаран.

И рябь воды
блестит, как шёлк,
И чешуёй,
звеня.
Сирена смотрит
мне в глаза,
И за собой маня,

И я теряю речи дар
Под музыку любви,
Руками обвила мой стан
Богиня красоты.

В глаза мне
смотрит и поёт.
Шелка туманят
взор.
— Иди за мной,
иди за мной…
И я заворожён!

Зачем расстались?
Не пойму,
Я был в тумане сна.
Шептала:
— Я тебя люблю!
Речная нимфа дна.

Иду к тебе,
речной вокзал,
И, может,
встречу там
Русалку…
Я б её узнал,
Речной катамаран.

Цитадель моей жизни и мой оберег,
Кто воздвиг его в памяти так непорочно,
На лодчонке своей я прошёл много рек,
А мой дом для меня был звездою полночной.

Он меня провожал, и горел, и не тлел,
Белым светом лелеял надежды,
Я под светом его совершил много дел
Знойным летом и вьюгою снежной.

Для меня он — фундамент, и старт, и причал,
Для меня он — колосс, монумент, изваянье,
Он был богом моим и началом начал,
Шлифовал мою душу, как грань, и за гранью.

Он был мастер великий, из наших сердец
Высекал он огонь филигранно, нетленно,
Как по белому камню — умелый резец
Жизнь ваял, как шедевр, несомненно.

Фото я положил в медальон на груди,
А когда уходил, я ведь думал вернуться,
Мне он сердце сберёг той звездою в ночи,
Спину он мне держал и не дал мне согнуться.

Ты рыжекудр, лохмат… Какой дикарь,
И убегаешь от людей стрелою,
Скажи мне, пёс, где взял такой загар,
И почему не встретимся с тобою.

Отец твой был, наверно, царь зверей,
От рыка джунгли уходили в сопор,
По морде вижу-голубых кровей.
И мне смешно, как испугал ты копов.

И почему, четырёхлапый сфинкс,
Ты так боишься нас, двуногих…
И видел я, что ты душой — артист,
Крутил ты сальто, стоя на дороге.

Выпрашивал ты манну у небес,
У нас, двуногих, сытых, ты-голодный,
Тебя ведь бог послал, чтоб у сердец
Не исчезала жалость, пёс безродный.

И понял я тебя, ты — однолюб,
И под гипнозом глаз уж очень строгих,
В которых — память, был хозяин груб,
Подумал я, ты лучше нас, двуногих.

Запрограммировали
Чьи-то лица?
А чьи, я вспомнить
Не могу, во сне
Я видела великие
Страницы…

Как двадцать пятый
Кадр — навеки.
Прошу, мне сделайте
Апгрейд…

Иначе — жизнь моя
В аптеке…
Но нет, сказали на глазах
Мне веки,
Не видя свет…

Слезой размазала я горе,
Не пролила в душевный стих,
И муза покорилась доле,
Не нашептала мне диптих.

И пролилась в солёных брызгах
На клавиши моей судьбы,
Тоска мне червем сердце грызла,
Не слышала она мольбы.

Омега плач мой предсказала.
И хлынула река моя,
Но я не видела финала,
Но оказалось, альфа — я.

Пошли Иван и Марья по грибы,
Наткнулись на посевы конопли,
А он глушитель прикрутил, чтоб не шуметь.
И потому, что велено стеречь

И от людских-вороньих глаз, и от молвы,
И не сносить, Упырь, сказали головы.
И хладнокровно он нажал на свой курок,
И закружился у глушителя дымок.

И не подняться им, примятая трава,
Росла на той опушке конопля…

Стоял орешник прямо за тропой,
Летела птица мимо за водой.
Опять пошла старушка по грибы,
А на опушке той посевы конопли.

А как убили? Где? Никто и не искал,
И где пропали? Только ветер нам шептал,
Что не подняться, как примятая трава,
Шумела где-то на опушке конопля…

Была бы бабою простой,
И щурила глаза от солнца,
Плела бы день берестяной,
Смотрели б вдаль мои оконца.