Владимир Лизичев - Первые стихи

Со всех сторон кино из Голливуда,
Там если русский — значит он дебил.
Левиафан — талантливый иуда
На свет надежду навсегда убил.

Идёт война в ней жертвы наши дети,
Те, что уедут вовсе из страны,
Но ни один мерзавец не ответит,
Им Чеховы в России не нужны.

Улицкая, Акунин и компания
Напишут свой очередной роман —
Россия на пороге увядания,
Не верьте люди, это всё обман.

Продюсер дядя Сем из Вашингтона
Купил актёров, заказал финал,
Но не учёл ублюдок — Бесогона,
Того не купишь за презренный нал.

К чему приводят эти ухищренья
Нам на примере Киева видны
Там не народ уже, а населенье
Приветствует адептов сатаны.

Но есть у нас и те, что для народа
Творят и пишут, пашут на страну,
Не за бабло, у них своя порода
Не хуже той, что были в старину.

Идёт война, местами вал разрушен
Но крепость нашу им не одолеть,
Мы отстоим свои сердца и души
Иду на Вы, хорам Славянку петь!

Хрустальный Храм стоял на берегу.
В нём синь небес на стенах отражалась,
Лучами Солнце в куполах купалось
И рассыпалось искрами в снегу.

Холодный ветер бил в колокола,
Катился звон малиновый в пределы,
Его удары, словно Божьи стрелы
Что разбивали Мары зеркала.

В реке застыла быстрая вода,
Замёрзших ив приветствуя поклоны
И купола с крестами, словно клоны,
Легли абрисом на мольберте льда.

Умчался день, хмарь в воздухе разлив.
Храм на закате солнца изменился,
Из хрусталя он в камень превратился,
Свой прежний облик начисто забыв.

Внутри метался тусклый свет свечи
Он, образа неровно освещая,
По стенам полз, меня не замечая
И замирал в объятиях ночи.

Во тьме зима заносчивая, злая,
То завывала в трубах, то спала,
То будто дева, чудилось — звала
И сердце билось, в страхе замирая.

Потом казалось, услыхал шаги
Тяжёлые, они всё приближались
Ворота царские уже вовсю шатались
И ужас мне кричал — Беги! Беги!

Подкралась жуть, и я псалмы читал,
В себя их некий, тайный смысл вбирая
Как вдруг увидел — крыльями махая,
Прекрасный Ангел надо мной летал.

Полились слёзы, отчего не знаю,
И стало просто, ясно на душе.
Казалось, что и сам на кураже,
Под купол церкви медленно взлетаю.

Ломилось сердце, боль в виски стучала,
Разверзлись стены, звёзд ворвался свет.
Я вдруг очнулся, Храма больше нет,
А рядом только часть стены стояла.

На ней с трудом, но смог я разглядеть
Часть старой секко, чудом сохранилась
Там Дева непорочная молилась,
И голубь, что готовился взлететь.

На храмовом погосте белый снег,
Огромный ворон сел чернее ночи,
Открытый клюв и воротник всклокочен,
В глазу его горит кровавый свет.

Нежданный старец тронул за рукав
И на погост, вздохнув, перекрестился,
Потом со мною о душе молился,
Он к ладанке, в сухих слезах припав.

Промолвил — «Храм разрушен сей давно,
Хрустальным, он Вам только приоткрылся».
«А ангел тот, что в храме появился?
Я видел, как он вылетел в окно».

Старик чуть слышно, произнёс слова
И опустив глаза — ниц, отвернулся,
Задумался на миг, потом очнулся —
«Так то, была полярная сова».

Мы разошлись тропинкой у реки.
Как звать его я до сих пор не знаю,
Но случай этот часто вспоминаю,
У той «совы» я видел две руки.

Да и откуда? Сроду, здесь у нас
Полярных сов ни разу не видали,
Свои-то крайне редко залетали,
Чем радовали наш пытливый глаз.

Я до утра заснуть так и не смог,
Всё вспоминал хрустальный купол храма.
И не жалел ни чуточки, ни грамма,
Что возвратился в дом, не чуя ног.

Поднялись стены, кроют купола.
Мы к Рождеству придём сюда молиться,
И также будет снег зимой искриться,
И зазвонят опять колокола.

Синие дожди идут не часто,
Чаще льют обычные дожди.
Это только синие — на счастье,
То, что скоро ждёт нас впереди.

Небо синь грядою туч накроет.
Весь апрель, лишь редко проходя,
По весне, людские души моет
Синими потоками дождя.

А бывает летний, днём погожим
Дождик слабый капает смеясь,
Улыбнётся радостно прохожий,
На дожди грибные, не сердясь.