Йост Вондел - Трагедии

Печали ум его гнетут, как жернова,
Он множит горестно молитвенны слова,
Из глаз его текут всечасно жалки слезки,
В щеках прочерчены глубокие бороздки,
Тоскою взор его напитан тяжело,
Смертельно бледное, морщинисто чело,
И ясно говорит о недостатке крови
290 В несчастном старике: вконец обвисли брови,
Обтянуты виски: он держится с трудом.

Грозил ли и тебе он Божиим судом?

Уж этого добра досталось нам в избытке.
Неоднократно он предпринимал попытки
Стращать строителей: он грозно прорекал
Слова ужасные, а эхо между скал
Согласно вторило: настанет мрак кромешен!
Ни панцирь не спасет, ни меч — того, кто грешен!
Порою брался он и сам за молоток,
300 Нас поторапливал, — как будто уж поток
Пришел и гонит нас. Но нам-то что за дело,
Коль нанимателя безумство одолело.

Поверить можно бы, что оп сошел с ума.
Так жизнь растрачивать! Похоже то весьма,
Что он и жить устал уже на белом свете.

Меж тем, как оп живет уж ровно шесть столетий,
Во всем покоя чужд, и кажется ому,
Что даже ночевать не следует в дому:
Но, укрощая плоть, шепча угрозы Божьи,
310 Он бродит вдоль полей, в грязи и бездорожьи,
Неомовенные свои язвя стопы [163] Неомовенные свои язвя стопы. — Это место вызывает у нидерландских комментаторов различные мнения. Согласно одним, "неомовение" есть в данном случае средневековый способ умножения "святости", согласно другим — это показатель неуважения Зодчего к Ною. Алберт Вервей приводит совершенно оригинальное толкование: "Якоб ван Лой сказал мне однажды: "Крестьяне моют ноги неохотно. "Это расслабляет", — говорят они" (примечание Вервея в тексте издания Вондела 1937 г., которое положено в основу настоящего перевода, с. 579). Якоб ван Лой (1855-1930) — нидерландский поэт. .
Порой сзывает он немалые толпы,
Овечьей шкурою прикрыв главу и плечи:
И громкий глас его разносится далече, —
Но, лишь отговорит, проклятьями грозя,
Мол, к смерти нас ведет земной любви стезя, —
Внимавшие спешат скорей бежать оттуда:
Его бы посадить на цепь весьма не худо.

Как держатся его жена и сыновья?

320 Оберегаема во строгости семья,
Во благонравии. Жена, сыны и снохи
Внимают речь его, ловя познаний крохи,
Тому подобно, как рабочая пчела
Росу бы извлекать медвяную могла
По утренней росе, порхая над тимьяном.

Но слышал я, что Хам не стал уж очень рьяным
Последователем отцовской болтовни?

И все же он блюдет обычаи родни,
Жене единой — муж, хоть сей судьбой измаян;
330 Когда бы в оны дни жестоконравный Каин
За гибель Авеля отмщенья избежал, —
На братьев, может быть, Хам поднял бы кинжал,
Дубину иль топор, — но знает, что расплата
Назначена тому, восстанет кто на брата.
Йафет и Сим отцу — надежды на успех.

Сколь наша странна рознь! Единственный из всех
Людей — сулит, что Бог за страсть накажет строго.

Посол раскаянья всечасно молит Бога
И проповедью мнит весь мир склонить к добру.

340 Но добродетелен лишь он один в миру,
И более никто: сие ль, скажи, не дико?

Как раз поэтому не гневайся, владыка,
Он не навяжет свой закон таким, как ты,
На мир воинственно глядящим с высоты.

Один-единственный, кто всех и вся тревожит!

Он только попусту слова и слезы множит.

Он прочит всю страну морским волнам обречь.

И как бы уж взнесен отмщенья ржавый меч.

Под видом глупости — оп руку ль не протянет
350 К браздам правления? Ужель сей миг настанет?

Смутитель яростен, но все же не таков:
Учитель налицо, но нет учеников.
Былое славит он везде, с усердьем вящим,
Тогда как все живут одним лишь настоящим,
Богатства алчут все стяжать ценой любой,
Готовы за него на хитрость и на бой, —
Ученье Ноево с их мыслями не схоже.

Я сам таким речам внимать не стал бы тоже.
Но, раз уж он мутит живущие умы,
360 Послушать речь его разок могли бы мы.