Геннадий Пискарев - Избранное

За это мы своих отцов
Простим. Не в этом горе.
Мне жаль, что юных голосов
В мужицком нету хоре.

А ведь давно ли на селе
Всеобщим было пенье.
…Крепка веревка на петле,
Что душит поколенье! –

Не оборвать. И не взойдет
Кондратий ныне дважды
За нашу Русь на эшафот,
Не скажет слов отважных,

Которыми под стон людской
Разбужен будет Герцен.
О, Русь! С поникшею главой,
С кровавой раной в сердце,

Сколь пробредешь ты сквозь века,
Поводыря не зная?
Поют деды про Ермака,
Как вьюга, завывая…

Я чувствую в себе Есенина…
Не думайте, что по велению
Ума, испорченного книгами,
Когда глазами дико прыгаю
По женщинам,
девчонкам
и друзьям.
Я пьян, как он,
Я пьян.
Я пьян.

Припадок кончен.
Я страдаю –
К забытой родине взываю,
Родимый дом я воспеваю.
Под крышей неба,
что есть сил!
тогда я, как Есенин,
мил.

Я чувствую в себе Есенина…
Дитя, с душой такой весеннею,
С такой доверчивой душой.
Но кем-то вдруг слегка обижен
Я вот уже размят, унижен
И свет в очах, как будто выжжен.
– И снова в омут головой.

Я чувствую в себе Есенина…
Душа весенняя подменена
Ужасною белибердой.
Неверным свет мне белый кажется.
В моих словах проклятья вяжутся.
«Стервец!» – мне приговор людской.
А на другое утро – мой.

Я чувствую в себе Есенина…
Во взлете, трансе и падении.
Я чувствую в себе Есенина,
Крича: «Фортуною обделен я.
Я не был никогда в тепле!».
И шея тянется к петле.

Но стоп, Есенин.
Я по чести…
ведь мне в твою петлю не влезти –
Как не упасть со взрывом, звонко
Уже в готовую воронку
Еще снаряду.
Потому,
Да потому из «Англетера»
Я выхожу, захлопнув двери,
в наш злобный век, в жестокий мир,
На мне – во вне – блестит мундир
Изысканного кавалергарда.
Заждался свет такого барда?

В старинном граде Ярославле
На волжском берегу крутом
Застыл поэт на пьедестале
С усталым, скорбно сжатым ртом.

Давно ль пред ним неслись крылато,
Как чайки, белые суда.
…И вот опять, как и когда-то,
Над Волгой кружится беда.

И стала вновь душа России
Рекою рабства и тоски,
Тускнеют зори, неба сини,
Ржавеют лодки, маяки.

А было ж: стихла бури качка
И чаша бед вверх дном легла.
И ведь твоя, поэт, землячка
Сквозь толщу космоса прошла.

Казалось нам, на той дороге,
Что в звездной пролегла ночи,
Нашла она потерю бога –
От счастья женского ключи.

…Как сон то время.
Только муки,
Печали,
беды –
наяву.
О, Русь моя! Скрестивши руки,
Склонивши горестно главу,

Как и поэт, на постаменте
Застыла вдруг ты – странен взор.
Ужель здесь финишная лента? –
А рядом – даль. Тебе в укор.

Ужель побед не будет наших?
И не напишет славный стих
Поэт о нас, о нашей Саше,
Гнев загасив в глазах своих?

Молчит печальник. Липы, клены
Хранят величье его дум.
…Но по весне все ж так влюбленно
Идет – гудет зеленый шум.

Читал ли где-то или слышал.
Но, право, это было так:
В час скорбный, присмерти, услышал
Весть Сирано де Бержерак –
Поэт, чье творчество едва ли
Известно ныне вся и всем.
(Мы о самом о нем узнали
Лишь из ростановских поэм.
Узнали: был он с носом длинным,
Несчастливым в своей любви.
Зато с душою, как картина,
Где краски терты на крови).

И все ж про весть. – О, это сцена,
Такой найдешь ли где пример:
Его стихи в своем «Скапене»
Использовал поэт Мольер.
При этом вовсе не сославшись
На Сирано. Ну, как украл.
Мольер! Талант! В числе так павших…
Какой позор, какой скандал.

Что ж Бержерак? Он громко, гласно
Выносит диво – приговор:
«В «Скапене» я звучу прекрасно!
И я Мольеру – не укор.
Я рад и горд, что стал суфлером
Такому гению, как он!»

Перед моим проходит взором
Де Бержерак, Мольер и … трон.
Кому б из двух отдал его я?
Враз не решить. Но про себя,
Литературного изгоя,
Скажу, ни капли не скорбя:
О, если б только одна строчка
Моя дала кому-то сил
Создать творенье – свет средь ночи, –
То я… не знаю… но уж точно
В гробу от радости – запил.