Геннадий Пискарев - Избранное

Бегут года – не доглядишь
И в жизни все изменится
Наступит в чувствах гладь и тишь.
Сережка прав, что женится.

Приветствую его! И пусть
На свадьбе брага пенится.
Я сам, наверное, женюсь,
Коль друг, Сережка, женится.

Я часто вижу этот поезд,
В ночи летящий, рев гудка,
Колесный стук и скорость, скорость,
Что в клочья рвется темнота,
Навстречу звезд летящих искры,
Огней вокзальных кутерьму.
И снова поезд – в снежном вихре,
Летящий в ночь, в глухую тьму.

Вагон качается, как зыбка.
Свет сонный желтого огня.
И ты с доверчивой улыбкой
Спишь на коленях у меня.
Твой свитер тоненький, пушистый,
Такой смешной, курносый нос.
И прядка рыжих, серебристых,
На лоб спадающих волос.

Гремящей лентой поезд мчится,
Бьет в окна ветер. Вьюга зла.
А на груди моей ютится
Комочек нежного тепла.

И я, над ним склонившись кротко,
Боюсь лишь только одного:
Что вдруг на резком повороте
Случайно выроню его.

Волненьем духа благородного
Отброшен снова в детство я:
Стою у прясла огородного.
Осенний дождик в три ручья.

Но я смотрю под тучи пристально,
Ловлю за хвост мечту свою,
Где, точно уж, коврами выстлана
Дорога в будущность мою.

А дождик льет. От знобкой сырости
Мне чуточку не по себе.
Но рядом дом
И мама в милости,
И печка топится в избе.

Ах, мама, – милая, хорошая.
Ах, будущее, – свет зари.
…То будущее ныне – прошлое, –
Полопавшиеся пузыри.

Считаю их. Дрожу от сырости.
И, ох, как мне не по себе.
Но нету рядом мамы в милости.
И печь не топится в избе…

Мерцающим манящим светом
Горит звезда в загадочной дали
О, сколько их! А ведь должно быть где-то,
Есть и моя в космической пыли.
Но в этом множестве галактик
Так трудно отыскать свою звезду.
Хотя когда-то я, поэт-романтик,
Был так уверен, что ее найду.
Шли годы поисков, но тщетно.
Устал я, бросил их. Но все же вот
Сегодня вновь гляжу на безответный
Холодный, синий небосвод.
Смотрю: звезда искристым жалом
На землю падает, сгорая впрах.
…А если то моя звезда упала?
И нет ее теперь на небесах?

Во поле березонька стояла,
Соловьиная плескалась трель.
Здесь – давно ли? – дружно отдыхала
Крепкая крестьянская артель.

Девушки – в цветастых тонких платьях,
Парни – из под кепок штопор-чуб.
Песни, пляски, жаркие объятья,
Зов очей лукавых, алых губ.

Миловались, целовались зори,
Осыпался с яблонь белый цвет.
Но нечистым ветром сдуло юность в город,
На асфальте затерялся след.

О, беда-беда! И будто стала
Мачехой родная сторона.
…Во поле березонька стояла,
Во поле кудрявая стояла.
А теперь – гниет от бурьяна.

Приоткрылась в прошлое завеса,
Отчего я нынче сам не свой.
Вижу: белый аист – над Полесьем,
Белый лебедь – над моею Костромой.

О, года! – Серебряные нити.
Ни одной из вас я не порву.
А, напротив, сердцем к вам приникну,
Жизнь вторую снова проживу.

Может быть, посетую немножко,
Что судьба изменчива была,
Что ее мудреная дорожка
Не с твоею вместе пролегла.

И теперь вот наши отношенья
(Оценить их строго не берусь)
– Ни победа. И – ни пораженье.
Как союз «Россия-Беларусь».

Ах, Галина Павловна, на зависть
Я бы только это изменил…
И летел бы над Полесьем белый аист,
Белый лебедь над Ипатьевым парил.

Как хорошо мне утром ранним
Бездумно вдоль реки шагать.
В зеленом инее ольшанник
В речную опрокинут гладь.
Вдали заброшенная церковь
С крестом погнувшимся в выси.
И чувствую, как входит в сердце
Дух милый дедовской Руси.

В родимый край меня пути
Вновь привели издалека.
Поют, подвыпив, мужики
Рылеевского «Ермака».

Поют, волнуя мысль и кровь,
И грозно, и задорно.
И где им знать, что автор слов
На виселице вздернут.