Махтумкули - Избранное

Мир, нас окружающий, — опытный лжец.
Детей своих слабых он ложью вскормил.
У добрых джигитов, у гордых сердец
Добро расточил он — таков этот мир.

Не знающий хитростей мира досель
И алчности стрелы пускающий в цель,
Считающий жесткой лебяжью постель,
Уляжешься в землю — таков этот мир.

Узнаешь ты меру насилья и зла
И яд вместо плова возьмешь со стола.
За добрые и за дурные дела
Ответить придется — таков этот мир.

Будь щедрым, за бедность людей не брани,
Открой им овечьих загонов плетни.
Богатство стяжавшего ночи и дни,
Где слава Каруна? — таков этот мир.

Страницы Корана, Махтумкули,
Тебе благодать и покой принесли.
Другой безутешным уходит с земли.
В роду он последний — таков этот мир.

Сын Адама, непрошеный гость на земле,
Подлым роком тебе суждено унижение.
Речь твоя вдохновенная тонет во зле;
Замолчи, для чего тебе это мучение?

Здесь кочевья твои не оставят следа,
Отгорят очаги, расточатся стада…
Что рабыням тиранов земных до стыда,
Если суками сделало их наслаждение?

Станут нищими шахи, лекарств не найдут.
Не любезен изгнаннику чуждый приют.
Что за чувства покоя душе не дают,
Захлебнувшейся пламенем в ожесточении?

Дети праха земного довольны собой.
Правдолюбцы и лгущие наперебой
С гор, дивуясь, глядят на простор голубой
И теряют в безводных пустынях терпение.

Ты не знаешь, когда тебе смерть суждена —
В пору глупого бденья иль праздного сна.
По земле ты скитался во все времена
И остался в неведенье и заблуждении.

«Мне бы денег мешок!» — говорит нищета.
«Мне бы — свет!» — слепота. «Мне бы в путь!» — хромота:
Пресмыкается низость и льстит суета:
«Самого Искандера мой шах совершеннее!»

Этот — в шапке богатой, тот — беден и гол.
Злобе — шахский венец, кривде — шахский престол.
Ветру жгучему — степь, зною лютому — дол,
Бедняку — недоед, богачу — пресыщение.

Обвиняют, клеймят и пытают иных;
Нищих гонят на стужу — тепло не для них;
За невестой в Гурген приезжает жених;
Умирающий молится об исцелении.

Кто-то хвалится тем, что к любимой идет;
У кого-то истерзан молчанием рот.
Ты горел на огне повседневных забот,
Ростовщичеством кончилось это горение.

Божье имя назвать невдомек одному;
У другого подруга — что месяц в дому.
А моя начинает с утра кутерьму,
И до тьмы пребывает мой дух в раздражении.

Кто-то мир называет обителью слез
И горюет, что рок его близких унес;
Чей-то лик по весне был румянее роз,
А потом проступило уродство и тление.

Кто-то прожил до старости в темном углу,
Кто-то лжет, кто-то молча потворствует злу;
Этот жив, тот уходит в загробную мглу,
Та блудница свое восхваляет падение.

Кто-то желчь ядовитую выдаст за мед;
Кто-то кривду посеет и след заметет;
Кто-то в гроб свои тайны с собою возьмет,
А мои — разболтало мое вдохновение.

Одному закатившейся младости жаль,
На другого и юность навеет печаль,
И на поясе подлого яркая шаль
Проклинает вседневно свое поношение.

Что за сны предо мной чередою прошли!
Голос твой не звучит мне из чуждой земли.
Жизнь влачит в унижении Махтумкули,—
У ничтожества жалкого он в услужении.

О рок, награди нас своей благодатью,
Лицом повернись к нам, будь чуть подобрей.
Безвременно в землю легли наши братья,
Невинные, ставшие жертвой твоей.

Ты — волк, мы — овечки, да это не внове!
Клыки твои красными стали от крови.
Ощерясь, ты снова стоишь наготове.
Опомнись, помилуй несчастных людей!

Ты давишь без петли, сечешь без кинжала.
Забыть твоего мы не в силах оскала…
Ужель твои козни начнутся сначала,
Ужель утоленья нет жажде твоей?

В пощаду не веря, и дети, и внуки,
Мы все простираем в мольбе наши руки.
Зачем, обреченный на смертные муки,
Страдает твой раб до скончания дней?!

О Махтумкули, каждый день на рассвете
Шли небу слова справедливые эти.
Ведь идолы даже все слышат на свете.
Достигнешь ты бога молитвой своей!