Генрих Гейне - Лирика и сатира

Но что слышит бедный рабби
От монаха-святотатца?!
Тот сказал, что «Таусфес-Ионтоф
Может к чорту убираться!»

«Все вы слышите, о боже!»
И, не выдержавши тона,
Потеряв терпенье, рабби
Восклицает возмущенно:

«Таусфес-Ионтоф не годится?
Из себя совсем я выйду!
Отомсти ж ему, господь мой,
Покарай же за обиду!

Ибо Таусфес-Ионтоф, боже, —
Это ты… И святотатца
Накажи своей рукою,
Чтобы богом оказаться!

Пусть разверзнется под ним
Бездна, в глуби пламенея,
Как ты, боже, сокрушил
Богохульного Корея [60] Корей — мятежник, упоминаемый в библии. .

Грянь своим отборным громом,
Защити ты нашу веру;
Для Содома и Гоморры
Ты нашел смолу и серу!

Покарай же капуцина, —
Фараона ведь пришиб ты,
Что за нами гнался, мы же
Удирали из Египта.

Ведь стотысячное войско
За царем шло из Мицраим [61] Мицраим ( др.-евр. ) — Египет.
В латах, с острыми мечами
В ужасающих ядаим [62] Ядаим ( др.-евр. ) — «в руках». .

Ты, господь, тогда простер
Длань свою, и войско вскоре
С фараоном утонуло,
Как котята, в Красном море;

Порази же капуцинов,
Покажи им в назиданье,
Что святого гнева громы —
Не пустое грохотанье.

И победную хвалу
Воспою тебе сначала,
Буду я, как Мириам [63] Мириам — сестра пророка Моисея. По библейской легенде после перехода евреев через Красное море она плясала во главе триумфального хора и била в кимвалы. ,
Танцовать и бить в кимвалы».

А монах вскочил, и льются
Вновь проклятий лютых реки:
«Пусть тебя господь погубит,
Осужденного навеки.

Ненавижу ваших бесов
От велика и до мала:
Люцифера, Вельзевула,
Астарота, Белиала [64] Люцифер, Вельзевул, Астарот, Белиал — бесы и демоны библейской мифологии. .

Не боюсь твоих я духов.
Темной стаи оголтелой; —
Ведь во мне сам Иисус,
Я его отведал тела.

И вкусней Левиафана
Аромат христовой крови;
А твою подливку с луком,
Верно, дьявол приготовил.

Ах, взамен подобных споров
Я б на углях раскаленных
Закоптил бы и поджарил
Всех евреев прокаженных».

Затянулся этот диспут,
И кипит людская злоба,
И борцы бранятся, воют,
И шипят и стонут оба.

Бесконечно длинен диспут,
Целый день идет упрямо,
Очень публика устала,
И ужасно преют дамы.

Двор томится в нетерпении,
Кое-кто уже зевает,
И красотку-королеву
Муж тихонько вопрошает:

«Вы скажите ваше мненье
О сцепившихся героях, —
Капуцина иль раввина
Предпочтете из обоих?»

Донна Бланка смотрит вяло,
Гладит пальцем лобик нежный,
После краткого раздумья
Отвечает безмятежно:

«Я не знаю, кто тут прав —
Пусть другие то решают,
Но раввин и капуцин
Одинаково воняют».

Как часовой, на рубеже Свободы
Лицом к врагу стоял я тридцать лет.
Не знал, вернусь ли под родные своды,
Не ждал ни славы громкой, ни побед.

Пока друзья храпели беззаботно,
Я бодрствовал, глаза вперив во мрак.
В иные дни прилег бы сам охотно,
Но спать не мог под храп лихих вояк.

Порой от страха сердце холодело
(Ничто не страшно только дураку),
Для бодрости высвистывал я смело
Сатиры злой звенящую строку.

Ружье в руке, всегда на страже ухо, —
Кто б ни был враг, ему один конец!
Вогнал я многим в мерзостное брюхо
Мой раскаленный, мстительный свинец.

Но что таить! И враг стрелял порою
Без промаха, — забыл я ранам счет.
Теперь, — увы! — я все равно не скрою,
Слабеет тело, кровь моя течет…

Свободен пост! Мое слабеет тело…
Один упал — другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.

Пытай меня, избей бичами,
На клочья тело растерзай,
Рви раскаленными клещами,
Но только ждать не заставляй!

Пытай жестоко, ежечасно,
Дроби мне кости ног и рук,
Но не вели мне ждать напрасно, —
О, это горше лютых мук!