Давид Бурлюк - Фрагменты из воспоминаний футуриста

Допивать всю тарелку до конца или нет? С одной стороны – [на в…] этого не допить, но, с другой стороны, это очень вкусно! Он приостановился и стал колеблясь смотреть на миску. «Больше не будете» произнес за ним голос. «Не буду».

1904 г.

«А я к вам на минутку… Да…» говорила, входя в горенку и улыбаясь, Маша – младшая дочь хозяев. На дворе стояла синяя звездная летняя (ночь) вечер, и сидевшие в горенке неудобно собрались к столу, где две нагоревших свечи бросали неровный, красноватый свет на развернутые страницы, лица читавших и мягко отражался от занавески, заботливой хозяйской рукой подвешенной к полочке красного угла. После ярких образов и ощущений летнего деревенского дня время [утр. текст] особенно томительно строго, и поэтому все сидевшие в горенке как-то невольно встрепенулись, когда услышали голос Маши, или как звали ее Маренки. Сосредоточенный мальчик, весь погрузившийся в чтение, медленно отнялся от чтения и ласково уставился на Маренку, в то время как губы его насмешливо шевелились; он точно старался подыскать слова для выражения какой-то насмешливой мысли, которая занимала его сейчас.

«Здравствуйте, Моденька», насмешливо растягивая слова, произнесла Маренка и насмешливо поклонилась. «Здравствуйте». И помолчав немного, он уставился в книгу. То насмешливое настроение, которое искало у него выхода, вылилось в это «здравствуйте», и Моденька снова углубился в чтение.

«Садись, сюда, Маша» говорила между тем Наденька. «Вот сюда. Это ты что грызешь? Семечки? – Дай мне».

Обе девочки сидели и молча смотрели друг на друга. Это твой платок? спросила Надя, указывая глазами на платок. «Мой». У тебя их много[?] Много. Это вовсе не твой, вдруг догадавшись, воскликнула Надя и весело рассмеялась.

А Маренка прижала ко рту кусочек кончика платка и тихо беззвучно смеялась; только косички ее вздрагивали.

«Маренка плачет», смотрите, Маренка плачет, говорила между тем Наденька, подымаясь и кладя семечки на подоконник. И она с легкой улыбкой подошла к Маренке и стала утешать, стараясь отнять руку. Но от этого Маренка только еще сильнее беззвучно смеялась и косичка ее еще сильнее подпрыгивала.

«Моденька, видишь, как она горько плачет» обернулась она к Моденьке. И Моденька тоже смотрел и улыбался, оторвавшись от книги.

То объективно-абстрактное настроение, которое у него сейчас было, вдруг как-то, куда-то уплыло при звуках этого молодого звонкого веселья, и на место его появилось желание сейчас же самому присоединиться к их веселью и самому также звонко и заразительно смеяться. Модя встал и потянулся. Но в то время как его чувство еще не получило в сознании определенной формы, Наденька видела его. «Ах, Маша, давай играть, воскликнула она. Моденька давай играть! В жмурки? В веревочку? Ах, давайте в веревочку!»

И она соскочила со скамейки и побежала упрашивать Павлика. А Маша сидела и счастливо улыбалась.

Сейчас только эта игра окончилась. Как весело! Маренка сидела на скамье и тяжело дышала. Как звонко ударила она Надю! А Колюшка, прибежавший во время игры, как смешно подпрыгивал и передразнивал всех! А Павлик, когда она его ударила по руке, как-то простодушно взглянул на нее и с улыбкой сказал «Какая вы хитрая». Зато Модя ударил ее очень больно. Ах, как было весело! «Идите, чай готов» приглашает между тем Надя. «Маша, иди, садись!» решительно говорит она. Вот чай, вот булка. И она весело посмотрела на Машу.

«Не хочу я, Надечка, я уже пила», – нерешительно отговаривается Маша.

Где? Вот и попалась, а-а-

И скоро они уже сидели и весело пили чай, и Маша рассказывала, как Колюшка не слушался тяти, а тятя взял и… И Маренка таинственно и смешливо умолкла.

Ну и что? (и что?)

Ну и маленечко посек.

А Колюшка краснел и смешно и неуверенно отрицал, и эта неуверенность и то, что он думал, что эта неуверенность незаметна, делало его еще смешней. А потом Колюшка подпрыгнул и стал сердито тянуть Машу за косу, а Надя встала и стала разжимать его кулачки.

Модя наливал ей чай, а Павлик передал сахарницу и корзинку с белым хлебом;

«Наденька, смотрите, как свеча горит», указала она на расплывшуюся свечку.

«Скажи Павлику, – ответила Наденька, – ему ближе».

Маша вскакивает и робко обращается к самому Павлику: «Павлик, посмотрите, свечка» робко указывает она глазами.

И Павлик отрывается от книги и[мигом] заменяет свечу новой.

И после долго еще грызли орехи и разговаривали. Было так весело и хорошо, и, кроме того, казалось, что иначе и не может быть и что только эти отношения могут быть естественными, и что только они единственно могут быть возможными, допустимыми, и вместе с тем так хорошо и счастливо дышалось.