Сергей Алымов - Киоск нежности

Новый год начну я новой страстью…
Новый год открою новым я.
Женских уст карминится причастье…
Не любовь ли мудрость бытия?!.

Новый Год – амур в собольей шубке,
В колпаке из ландышей и роз.
Ты невидим, – и соседку в губки
За тебя целую я в засос.

А она в ответ бедром шуршащим
Прикоснулась радостно ко мне…
И ботинкой узкою все чаще
Говорит о пламенной весне…

Новый год, тебе я благодарен…
И соседки ножку я пожал,
В знак того, что скоро в будуаре
Страсть вонзит восторженный кинжал!..

Виоле виольной, Виоле фиалковой…
Виоле Шопенной, шаблисто-кларетовой,
Не нашей, нездешней; очащей русалково,
Гобои и скрипки симфоны поэтовой.

Тебя обнимая мечтою браслетовой,
Слежу твою поступь качельную, валкую
Ты ходишь матчишно, порой менуэтово
И кажешься, мытой в токайском, фиалкою.

Тебя называю за губы коралкою.
Зрачки у тебя, как весна, фиолетовы,
Ты ритмила грезы Бодлеро-качалкою
Оча, на концерте в поэта, стилетово!

И пела Виола виол-виолетово…
И пели виолы Пармической прялкою,
И пела душа, колыхаясь эгретово,
В виольный гамак западая с фиалкою.

Улюлюкали флейты, как в полях колокольчики,
Зазывая томительно: «улю-лю, улю-лю…»
Над головкой остриженной завились ореольчики
Над головкой остриженной королевы Люлю…

Ах, Чайковского странная арабеска Четвертая!.
Сколько раз тебя слушаешь и всегда ты – экстаз.
Зыбно море миньонное и андантю у борта я
Среди звезд найти думая двойники ее глаз.

И звенят колокольчики, малыши-колокольчики
Голубые, наивные, вырезные цветы…
Мандолинные деточки, голубые мандольчики
Флейты ландышно-шорохны; ну, а шорохна ль ты?…

Ты как будто отишилась, ставши флейтно-мечтательной;
Мой гамэн, предлагающий пряных ласк «Фигаро»;
И твой профиль камеится, как волторна вздыхательный,
В долорозную грустницу превратился Пьеро…

Финьшампанная музыка… она всех убаюкала…
Задремала задорная Никого-не-люблю ;
И гашишные флейты славословье люлюкали.
И хваленье двухсложное было имя: Люлю…

С виолино-виолетовой Виолой,
Что овыдрила покатость скатных плеч,
Я хотел бы раствориться в баркаролле
И в бассейн чайковской музи флейтно лечь.

Я Виолой окрестил ее за малость
За капризный тела звонкого извив,
И за уст ее Амброзиовоалость
Этой алости романсовой не пив,

И когда впивались в нервы скрипок жала,
И когда стегал эмоции гобой, –
Виолетная Виола взор встречала
И качала предначертанной судьбой.

И когда журчали флейтные фонтаны
И когда кларнета искрил звукомет,
И гудели меднотрубные платаны,
Я сказал упрямо сердцу: «миг придет!».

Шелестели, как шелка, виолончели,
Контробасы замурлыкали нас в сон.
Мы лежали в виолетовой постели
И тела и души пели в униссон.

О, с Виолой виолетовой истомить!.
О, с Виолой под виолы негу длить!.
У Виолы кожа, вымытая а роме,
Ромокожа может разум помутить…

Расходится толпа… Фойе пустеет…
Вуалясь, потухают зеркала…
Согретые мечтанья холодеют
      Грезь умерла…

У вешалок Содом… На шеях голых,
Удавами в снегу, скользят боа…
Мне хочется с тобою быть, Виола,
      На Самоа.

Ознобленной душе тепло желанно
И тихих ласк чуть внятное «туше»
«Жизнь может быть ликерчато-бананной»
      Поет в душе..

Пустыню жизни можно сделать садом,
Не бойтесь только говорить: «люблю»
Ущелье поцелуйное в награду
      Дай мне, Люлю!..

Виолончель вельветит… о, грация дэ-Свэрта!.
Весенние признанья, весенняя тоска.
Пчелиное жужжанье – течение концерта,
Пчелиное жужжание у розы лепестка.

Жасминовая струнность и струнная жасминность
Мурлыканье влюбленных. Покой… покой… покой…
И хочется улечься под неба балдахинность
И хочется умчаться за гаммою рекой.

Как тихо… неподвижно… Как много лунной лени…
Движения постылы… Не надо их!.. Зачем?!
А звуки упадают… не звуки, только тени, –
Лишь тени… глух и нем я. И каждый глух и нем.