Задрожали витрин лампады
От таких неожиданных слов.
И кокотки, сорвав наряды,
Превратили алтарь в альков…
Тонкая с иконкой маленькой
Обнажиться дала приказ…
Вспыхнул рот ее аленький
И погас.
Но увидел я то, что надо мне
И пошел за Царицей я, –
Была цикламенно-ладанной
Черная Ектения…
– «Плотскому телу – Вакхальное!..
Кокотки ему хороши…
А где напевы пасхальные,
Дальше,
Воскресшей души?».
Но поэты обняв кокоток
Оглушились набатом зла.
Острия четок –
Плеток
Кусали,
Рвали
Тела.
Лишь две с лицами странными
Не сняли сиреневый мех,
Остались для всех чужестранными,
И был в них высший грех. –
А я с кокоткой тонкой,
Желая любить остро –
Сел в авто. И плача ребенком,
Пьеро плясал болеро.
. . . . . . . . . .
А потом сошлись мы вместе
У вялых, усталых ракит..
«Братья, где же невесты?..»
Каждый молчит.
Душа растеряла все перья,
Бившихся,
Вившихся крыл,
«Что же, – опять – Неверье?…»
Я спросил.
Но где то колокол дрожный
Осторожно
Надежду нес. –
«Братья, я знаю, можно
Испить нам Девьих Рос…»
И пусть, грехом палимы,
Мы сняли с гетер меха…
Забудем!..
Иже херувимы
О чуде
Будем вздыхать…
Сердце – черные фрезии…
Тело с кокоткой нагой…
Но воскреснул бог Поэзии,
Расточились Врази Его!..
Душа томится попрежнему,
Но с греха свалился мех;
Не дадим… не дадим одежд ему.
Ныне и присно, во век…
К раздетой душе, раздетые
Девы
Для сева
Придут…
Негою в снеге сокрытые,
Душистый сок принесут!..
Скоро с тобой мы расколемся
Черная Ектения…
«С миром Господу Богу помолимся,
Да святятся Люди Твоя.»
Всеволоду Иванову с верой, что это будет.
Ростки… Ростки…
И дней побеги.
Тоски
Не надо
у сада
Неги.
В кольце огней
Зевают пушки…
Слышней
Зовут
В уют
Опушки…
Трава в росе…
Речные бульки…
И рады все:
Шмель…
Ель…
Косульки…
Настанет день,
Который не был!.
Везде
Простой,
Святой,
Как небо.
Н. В Устрялову во славу созидания.
Жалеете Реймский собор?!.
Скорбите о порче Лувена.
А то не страшит, что живые собой
Платили за мертвые стены?!.
Живые нужны, а соборы построим
И новые книги дадим,
И будут соборы прекраснее Трои.
А книги свежее воды…
Вам жаль своих пыльных, как вы, пинакотек?!.
Бездушная жалость рабов!..
Живой… это больше больших библиотек!
Живой… это выше чем Реймский собор!
Лакать
Не уставая –
Этой стаи
Вышний
Пышный лет, –
И душа
Надземно вырастая,
Хороша…
Воздушна…
И поет:
Были дни…
И есть они…
И будут!
Дарий…
Гунны…
Скифы…
Ганнибал…
Но в веках
Не изменилось чудо
Облаков –
Чей лет – жемчужный бал.
Все эпохи – там…
Перегорели, –
Все дела воздушны
И скользят. –
Дни цвели…
Цветут…
Вот облетели… –
Облака лишь выжелтить нельзя!
Облака – Все мы:
И ты…
И этот…
И любовь…
И злоба…
И тоска…
И душа убийцы,
И – поэта…
Каждый разный любит облака.
Часто-часто никнут надо мною
Бездны неба в пепельных тонах, –
На мгновенье вижу жизни дно я –
Правда вот!.
Минута…
Не она!
Облака бегут… бегут и нежат.
Кровь земли на Небе – дымный лед.
В облаках, быть может, вздох из Льежа
И слеза парижского камло…
В облаках, быть может, стоны павших,
Тех, что «как то». умерли в кустах –
Без того, чтоб кто нибудь рыдавших
Бережно поцеловал в уста.
Бедуин, затерянный в пустыне…
Девушка, иссохшая в камнях, –
Все они в лазоревой равнине
дут на стогорбых облаках…
Все – вверху:
Минуты…
Дни…
Эпохи…
Комнатки…
Бульвары…
Города…
Ближе всех к заброшенному Богу
Облаков пушистая гряда!
Ближе всех… внимательней… и чище…
Потому то вечно от земли
Черный взор стремится в высь и ищет
Облаков надмирных корабли…
Читать дальше