Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

Мой стих, ты подбитый голубь,
которого настиг
в полете когтистый коршун…
Ты кровоточишь, мой стих.

Мой стих, ты похож на птицу,
на раненого орла,
которого вдруг настигла
охотничья стрела.

Былой твой полет могучий
я вижу, как наяву.
Ты мчался вольным ветром
сквозь солнце и синеву.

Оглядывался ты зорко
в небесной вышине,
спускался и отдыхал ты
на самой высокой сосне.

Теперь ты один, ты в чаще,
истерзан, изранен в кровь,
и жалобно смотришь в небо,
где реет твоя любовь.

На ветвях березы
солнечный закат,
кажется, что листья
пламенем горят.

Путь уже недолог,
путь уж недалек.
Славен тихий отдых
средь лесных дорог.

За зеленым логом
посреди полей
косогор в сиянье
солнечных лучей.

Столько там сиянья,
блеска и огня,
словно ждет невеста
на горе меня.

Взмокла шуба ватная
на осине,
снег вздыхает, падая,
талый, синий.

Гул весны откуда-то —
слышишь, слышишь?
С каждым днем доносится
ближе, ближе.

Из красоты — последнюю красу,
из правды — окончательную правду
и, значит, ложь последнюю из лжи
ты извлеки. И, значит, из добра —
последнее возможное добро,
из женственности — нежность в высшем смысле,
из боли крайность боли извлеки
с последнею попыткою терпенья!
В объятиях огня рожденный стих
тебя возвысит и с тобой — других.

Скучно. Глина. Поле голо.
В тучах неба муть.
Я иду к опушке леса,
где к полянке путь.

Бархат сосен вечно зелен,
одиночье грез…
Сосен зелень яркоцветна,
желтозлать берез.

Яркоцветна зелень сосен,
желтозлать берез.
И поляна — вся в объятьях
предосенних грез.

Вчера я видел Эстонию!
Видел котомки на спинах людей,
лачуги без окон и без дверей
и нищету каменистых полей —
вчера я видел Эстонию!

Вчера я видел Эстонию!
Домишки из гнили и из трухи,
кривой можжевельник, болотные мхи
и заросли невеселой ольхи —
вчера я видел Эстонию!

Вчера я видел Эстонию!
Безлюдные тропы в лесной глуши,
унынье и сумрак в мертвой тиши,
глубокую спячку людской души —
вчера я видел Эстонию!

Родная моя отчизна,
сумел я тебя познать
в дни тяжкие, трудовые,
в бессонные ночи глухие
и смело могу сказать:
— Ты — жизнь, ты ее дала мне,
я сын тебе, ты мне мать.
Ты — жизнь, ты — моя опора,
и ты — моя боль, которой
нельзя от тебя скрывать.
Священна она обоим,
та боль — и тебе и мне.
Обязан я и безволью
и воле своей той болью —
обязан родной стране.
Всю бедность и все богатство
делю я с тобой сполна,
делю я с тобой по праву
и жизнь, и беду, и славу,
родная моя страна!

Песни, песни, Ванемуйне дети,
бедные усталые слова.
О искусство родины, ты в путах
по стране бредешь едва-едва.

Над тобой смеются иноземцы,
над тобой смеются холуи…
Родина, в моем скорбящем сердце
песни безысходные твои.

Песни, песни, выпал вам суровый,
невеселый и нелегкий путь.
В собственной стране вы как сироты,
не дает вам бедность отдохнуть.

Пусть спесивость тешится над вами,
вы идете, надо вам идти!
А земля усыпана шипами,
путь тернист и тяжек впереди.

Колышется желтое море
и плещет волну за волной.
Шумит у родного порога
его неумолчный прибой.

Волнуется желтое море,
колышутся волны из ржи,
их солнце горячее сушит,
и ветер в колосьях шуршит.

И мне суждено это поле
засеять, убрать и вспахать.
Здесь дом наш. Стоят у порога
отец, и сестренка, и мать.