Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

И таким путем широким
Мы пойдем, плечо в плечо,
И навстречу, светлым оком,
Солнце вспыхнет горячо…

  А пути-то все не видно, —
  Глушь да темень, лес густой…
  И кивает мне обидно
  Ель кудлатой головой…

В снегах бесконечных, глубоких,
Где призрачно сосны качались,
В тайге на этапном привале
Они невзначай повстречались.

Сквозь мглу еле солнце светило,
Сосульки сверкали на хате…
Он был в своих тяжких оковах,
Она — в арестантском халате.

Воскликнули от удивленья,
И лица их вспыхнули жаром,
И каждый заметил бы сразу,
Что это волненье недаром…

На узников горе, и время,
И тюрьмы печать наложили,
Но все же в глазах их пылало
Все то, чем в былом они жили.

Слетело сердечное слово,
Сплелись ослабевшие руки…
Была в этом нервном пожатье
Бескрайность и счастья и муки.

А стаи вороньи на ветках
Сидели — свидетели встречи,
В их криках не слышала стража
Двоих затаенные речи.

Беседа лилась и кипела,
Как паводок бурной весною,
Про злые невзгоды в разлуке,
Про тяжесть неравного боя…

«Мы дружно за правду боролись,
Друзей своих не предавали,
За это нас, — молвил он тихо, —
Теперь в кандалы заковали.

Пусть выпала тяжкая доля,
Но все ж мы не станем рабами,
Пусть нас истязают и мучат, —
Победа все ж будет за нами!

Тюремщики нас унижают,
Железом скрутив наше тело,
Но думы не скрутишь цепями, —
Им жить и свободно и смело!

Чем больше земля оросится
Священною нашею кровью,
Тем воля настанет быстрее
И мир освятится любовью…»

Но тут же команда: «В дорогу!»
Свиданье прервала жестоко.
Слеза в ее взоре блеснула,
Вздохнул он печально, глубоко.

Кандальным испугано звоном,
Взлетев, воронье расшумелось,
А солнце, как будто спросонья
Зардевшись, на лес загляделось…

Пылью прибита, суха, сиротлива
Тяжко печалится чахлая нива.
  Много ль родит она в этом году?
  Ну и наслал же ты, боже, беду:
За лето с неба ни капли единой…
Живо придавит нужда селянина:
  Где раздобудет он хлеба для них —
  Для несмышленых малюток своих?
Тяжко гнетет хлебороба кручина:
Ноги протянет без корма скотина…
  Хлеба на ниве сухой ни снопа;
  Как ты, фортуна слепая, скупа!
Чем он подушную подать заплатит?
Чем перекроет он крышу на хате?
  Нечем! А тут еще вон — детвора…
  Так тяжело — хоть беги со двора!
Тяжко и женке его, работяге:
Весь огород ее высох без влаги.
  Этой зимы не забудет она!
  Даже капусты — и той ни кочна;
Свекла пропала, картошка истлела;
Лен не взошел, конопля погорела…
  Чем ей придется обшить, облатать
  Малых детишек, пречистая мать?

Для меня, соловей,
Ты весной пожалей
Сладких песен в душистой сирени,
Ты не пой мне о днях,
Что исчезли, как в снах,
Не оставив в душе даже тени.

Да и много ли их,
Дней счастливых таких
На веку невеселом я знаю!
И усмешки печаль
На губах, как печать,
Когда я эти дни вспоминаю.

Идет бобыль утром рано —
  Нараспашку свита;
Свита рвана, шапка рвана —
  На затылок сбита.

Идет бобыль — степь курится,
  А за степью — море.
Поет, вольный, словно птица, —
  И горе не в горе.

«Пускай, — поет, — моя доля
  Упала не с неба, —
Была бы мне своя воля —
  С хлебом иль без хлеба!

Для чего мне те червонцы,
  Звонкие дукаты?
И без них мне светит солнце,
  Я и так богатый.

К чему женка, теплый угол,
  Подушки цветные?
Пригреют меня, как друга,
  Курганы степные.